© Автор: Митрофанов В.П.
Фермерство как особый слой сельского населения начал формироваться в период позднего средневековья и раннего Нового времени в странах Западной Европы. Одной из стран, где фермерство зародилось и интенсивно развивалось, была Англия. Под «фермерским хозяйством» в отечественной историографии понимается ведение сельскохозяйственного производства капиталистическим способом. С экономической точки зрения это подразумевает ведение расширенного товарного производства, получение прибавочного продукта, вложение денежных средств в агрономические улучшения, использование наёмного труда и отсутствие личной и поземельной зависимости фермера от феодала.
Вопрос об английском фермерстве первой половины XVII в. не нашел в полной мере освещения в работах российских историков-аграрников, поскольку целями их исследований было состояния крестьянских хозяйств и процесс огораживаний. Лишь В.Ф. Семенов затронул данную проблему и проследил становление фермерства на материалах ряда маноров графа Пемброка в юго-западных графствах Англии. Он также изучил описи 1631-1632 гг. тех же маноров и описи маноров семейства Монтгомери, что позволило ему выявить некоторые изменения в фермерстве. К их числу автор относил рост аренды, изменение в способах выплаты рент лендлордам, почти исчезновение такого феодального пережитка, как «помочи». Историк обратил внимание на снижение количества фермеров из числа дворянства и их пополнение выходцами из торговцев и зажиточных копигольдеров. По его мнению, в первой трети XVII в. фермерство становится распространённым явлением, а капиталистическое содержание фермерства виделось ему в использовании наёмной рабочей силы, связи с рынком и т. п. В тоже время им отмечены феодальные «родимые пятна»: кое-где все же сохранялись помочи, продуктовая рента, файны, а аренда, как и у крестьян-копигольдеров порой могла исчисляться «жизнями». Арендованная ими земля в основном была из домена манора, сохранилась связь с общиной, значительной ещё была продуктовая рента, частично сохранились отработки, значительный процент в числе фермеров пока ещё составляли выходцы из джентри.
В одной из статей В.Ф. Семенова дан частичный анализ хозяйствования беркширского йомена Роберта Лодера. Говоря о значении понятия «фермер» для англичан XVI-XVII вв., он справедливо отметил факт его двойственного толкования современниками: как обозначение обычных крестьян, особенно в графствах Средней Англии, так и сельское предпринимательство зажиточных крестьян и джентри. Дав краткую характеристику записям Лодера, и проанализировав его хозяйственную деятельность за период 1610-1620 гг., он пришел к выводу о превалировании земледельческой направленности его хозяйства. Историк зафиксировал гораздо меньшую прибыль фермера от животноводства, хотя количество голов скота у него было немалое. Проанализировав доходы и расходы фермера, он отметил сохранение некоторых феодальных по своей сути платежей фермера, но которые не были значительными по сравнению с его доходами. Несколько таблиц, имеющихся в его работе, хорошо иллюстрируют выводы автора о выращивании зерновых культур, доходах от полеводства, огородничества и садоводства, расходах и общих доходах фермера.
Разумеется, в небольшой статье В.Ф. Семенов не мог рассмотреть все аспекты фермерского хозяйства Р. Лодера. Однако это была первая работа в отечественной историографии по изучению хозяйственной деятельности конкретного фермерского хозяйства по источнику фермерского происхождения.
Значительный вклад в изучение аграрной истории Англии данного периода и, в частности, фермерства внёс С.И. Архангельский. Как и В.Ф. Семенов он привлёк материалы фермерского хозяйства, а именно расходную книгу кентского фермера Николоса Тоука за период с 1616 по 1660-е гг., правда только в части выяснения вопроса об использовании фермером наёмного труда и размера заработной платы разных категорий наёмных рабочих.
В работах общего характера, в которых затрагивался вопрос о фермерстве, отметим одну из глав третьего тома «Истории крестьянства в Европе», написанную В.В. Штокмар. В ней дан краткий обзор крупного крестьянского хозяйства и отмечены такие аспекты как используемый инвентарь, системы севооборота и пр. Автор в концентрированном виде изложила сложившуюся к тому времени в советской историографии концепцию фермерского хозяйства Англии XVI-XVII вв., которая в своих основных чертах сводилась к следующему. Появление фермерства стало одним из последствий процесса огораживаний, начавшихся в конце XV-начале XVI в. Распространение фермерства шло параллельно процессу количественного сокращения крестьянства. В XVI-XVII вв. часто в одном лице соединялся джентльмен и фермер. Позже, когда сложился класс капиталистических фермеров, новые дворяне стали жить на ренты, получаемые от них.
В начале постсоветского периода аграрная история Англии XVI –XVII вв. была изложена в одной из глав, написанной М.В. Винокуровой третьего тома «Истории Европы». Хотя практику хозяйствования фермерства она специально не рассматривала, но картина трансформаций в аграрной сфере, данная в главе, показывает в какой обстановке шло становление этого слоя населения.
В третьем томе «Всемирная истории» в главе, посвященной истории Англии, Шотландии и Ирландии в XVI в. М.В. Винокурова, О.В. Дмитриева и Д.Г. Федосов отметили изменения в аграрном строе: положение копигольдеров, фригольдеров, развитие аренды, процесс огораживаний и т.д., но не акцентировали внимание на становлении фермерства, упомянув лишь рост предпринимательской активности среди джентри, и, отметив, что в стране к середине XVII в. существовали тысячи таких семей джентри. Только в Кенте в 1640 в., по их данным, таковых насчитывалось около двух тысяч. Авторы замечают, что именно их поместья отличались высокой рентабельностью, которая достигалась благодаря новым методам ведения хозяйства, в том числе и за счёт использования наёмной рабочей силы. В тоже время историки отметили их «постепенный переход» к новым методам хозяйствования.
Изучение нескольких фермерских хозяйств первой половины XVII в. по расходным книгам и дневникам предпринял один из авторов настоящих строк. Так было продолжено исследование расходных книг и дневников Н. Тоука, Р. Лодера, а также привлечены данные дневника Р.Беста и некоторых других английских фермеров первой половины XVII в. Отчасти была проанализирована агрономическая мысль в контексте практики данных фермерских хозяйств. Вопрос о фермерах Англии второй половины XVI-первой половины XVII в. затронут автором настоящих строк, рассмотрена историография проблемы.
В большей мере проблема фермерства исследована в англоязычной историографии. Впервые она была затронута в труде Р. Протеро (барон Эрнл) «Начало и развитие фермерства в Англии». Процесс генезиса капитализма в аграрной сфере он связывал, в том числе с фермерством. Отдельные замечания о фермерстве даны Р. Тоуни, который отметил их участие в так называемых огораживаний по соглашению внутри маноров. Историк полагал, что фермеры оказали немалое воздействие на разрушении традиционный системы открытых полей в английской деревне.
В другой своей известной работе, впоследствии переиздававшейся несколько раз, Р. Протеро также касался фермерства. Значительным вкладом ученого стало включение в научный оборот оригинальных источников по аграрной тематике. Так, например, он привлёк агрономическую поэму Т. Тюссера, трактаты современников Барнаби Гуга и расходную книгу фермера Г. Беста. Однако автор не предпринял развернутого исследования хозяйственной деятельности последнего.
Проблема фермерства заняла центральное место в исследованиях другого крупного английского историка Д. Фусселла. Так в 1936 г. им был опубликован ценный источник по аграрной истории начала XVII в. – хозяйственная книга фермера Роберта Лодера – с написанным им пространным введением, что позволило не только ему, но и другим историкам заниматься исследованием фермерства.
В 1942 г. была опубликована работа представительницы американской историографии М. Кэмпбелл об английских йоменах периода Елизаветы и ранних Стюартов, большинство которых занимались фермерством. Автор показала их положение в социальной структуре английского общества, домашний быт, благосостояние и, отчасти, хозяйственную активность. Однако она не рассматривала соотношение феодальных и раннекапиталистических черт в хозяйствах йоменов-фермеров, их хозяйственную деятельность и их эволюцию в изучаемый период.
В одной из монографий известного британского историка-аграрника Дж. Терск была дана картина хозяйственной активности крестьян в ряде приходов графства Линкольншир, т. е. её работа была выполнена в рамках локальной истории. И хотя фермеры-крестьяне не рассматривались отдельно, но в ней приводятся ценные сведений о размере крестьянских земельных держаний, соотношении выращиваемых на полях культур, количестве скота в рамках того или иного хозяйства и т.п. Всё эти данные позволяют лучше вычленить отличие фермеров от крестьян. Важным вкладом в дальнейшее изучение аграрной истории Англии XVI-XVII вв. стала её статья по локальной истории «острова Эксхолм» в Линкольншире (возвышенная территория среди болотистых земель), в которой дан анализ аграрной экономики северной части графства, рассмотрены методы хозяйствования и домашние промыслы местных крестьян. Полученные результаты её исследования могут быть учтены при изучении становления фермерства.
В трудах У.Г. Хоскинса продемонстрирован несколько иной подход к вопросу фермерства, а именно необходимость не только изучения их сельскохозяйственных занятий, но и их бытовой стороне жизни, что, правда, частично ранее затрагивалось историками.
В очередной монографии Дж. Фуссела о фермерских хозяйствах в графстве Чешир рассмотрены теоретические аспекты хозяйствования фермеров за несколько столетий на основе современных агрономических трактатов и показано, что на протяжении XVII века агрономическая теория в Англии сделала большой шаг вперед, однако на практике прогрессивные перемены происходили медленно и носили локальный характер. А в другой своей работе почти за аналогичный период английской истории он проанализировал различные аспекты, связанные с функционированием молочной фермы, отметив её значение в крупных и мелких фермерских хозяйствах. Таким образом, Фуссел был первым среди англоязычных авторов, обратившим внимание на теоретические аспекты хозяйствования фермеров периода раннего Нового времени.
В 4-м томе коллективного труда «Аграрная история Англии и Уэльса» британских историков под редакцией Дж. Терск понятие «фермерство» используется в качестве обозначения сельского хозяйства вообще, но на примере нескольких фермерских хозяйств из числа джентри и йоменов автор одного из разделов Aлан Ивритт исследовал организацию работ сельскохозяйственных наёмных рабочих и их заработную плату. В другом разделе о продовольственных рынках он приводит некоторые сведения о присутствии на них фермеров в качестве поставщиков сельскохозяйственных продуктов.
Продолжателем исследований по аграрной истории и, в частности, фермерства стал Э. Кэрридж, опубликовавший в 1973 г. работу «Фермер старой Англии». Автор не ограничивался лишь изучением фермерства: как и Р. Тоуни, чьим последователем он являлся, его интересовал более глобальный вопрос – процесс аграрной революции в XVI-XVII вв. Однако трактовка Кэрриджа отличалась от подхода к проблеме Р.Тоуни. Если последний видел суть аграрной революции в разложении старых поземельных отношений, разорении крестьян и формировании капиталистической прослойки из джентри-фермеров, то, по мнению Кэрриджа, XVI в., напротив, стал «золотым веком» части английского крестьянства, ставшего на путь фермерства. Он приводит интересный фактический материал о процессе огораживаний, в том числе и внутри маноров по соглашению сторон, участниками которых были и фермеры. Именно йомены-фермеры, чьи права на землю незыблемо гарантировались установившимся обычаем, по мнению автора, были главным двигателем аграрных процессов того периода.
Следует заметить, что идеи Э. Кэрриджа были весьма неоднозначно восприняты в английской историографии. Тем не менее, изучение проблемы, интересовавшей Р. Тоуни и вновь поднятой его учеником, было продолжено другими исследователями. Так в 1983 г. была опубликована работа новозеландского историка Дж. Мартина, в которой он изучал эволюцию отношений между крестьянами и лендлордами и становление капиталистического уклада в сельском хозяйстве на примере графств Центральной Англии, что позволило ему выяснить причины одного из крупных восстаний английского крестьянства в 1607 г.
Известный английский историк К. Райтсон в контексте исследования социальной структуры английского общества подошел к вопросу о фермерстве с точки зрения социального статуса этого слоя английского общества. Используя трактаты современников, он показал восприятие этой категории современниками. По мнению автора, в трактах У. Гаррисона, Т. Уилсона, Г. Кинга фермеры в общественном сознании современников ещё не вычленялись из крестьянства как особый слой сельских предпринимателей, а ассоциировались лишь с зажиточными йоменами, чей годовой доход составлял не менее 40 ф. ст. Не занимаясь исследованием их хозяйственной деятельности, историк приводит некоторые сведения о количестве фермеров в отдельных манорах, о финансовом достатке крестьян и йоменов. Затронул он и вопрос об использовании наёмных рабочих в хозяйствах фермеров, а также касался повседневной жизни фермеров из числа йоменов.
Вскоре была опубликована статья М. Овертона об аграрной революции и развитие аграрной экономики в Англии в раннее Новое время, впоследствии развернутая им в монографию, в которой автор, однако, специально не рассматривал практику хозяйствования фермеров первой половины XVII в.
В немалом количестве статей об аграрной революции в Англии XVI-XVIII вв., опубликованных английскими историками в 1970-1980-е гг. вопрос о фермерстве периода Тюдоров и ранних Стюартов и роли этого социального слоя в процессе генезиса капитализма в сельском хозяйстве не затрагивался. Одним из примеров этого может служить статья Р. Бреннера. Изучение содержания публикаций в основных британских и американских научных исторических журналах за два последних десятилетия показало отсутствие в них каких-либо значимых публикаций по истории английского фермерства XVI-первой половины XVII в. Имеется лишь статья Кр. Дайра об одном саффолкском фермере XV в.
В целом, можно отметить, что проблема фермерства изучена англоязычными историками ещё не в полной мере. На сегодняшний день рассмотрены лишь некоторые аспекты фермерства XVI-первой половины XVII в. на примере отдельных хозяйств: эволюция агротехники, организация труда на фермах, заработная плата наёмных рабочих, некоторые бытовые аспекты, отчасти направления хозяйственной деятельности, затронут вопрос об участии фермеров на продовольственном рынке. В то же время такие вопросы как степень распространения фермерства по регионам Англии, их практическая повседневная производственная деятельность, агрономические знания и агрономический календарь, экономическая эффективность фермерских хозяйств и некоторые другие аспекты — на сегодняшний день изучены недостаточно или не изучены вовсе.
Фермерские хозяйства в данный период соседствовали с феодальными хозяйствами лендлордов маноров, в которых существовали различные категории крестьян: фригольдеры, копигольдеры, лизгольдеры, коттеры, а в некоторых манорах ещё имелись даже вилланы. Соответственно, сохранялись выплаты крестьянами лендлордам различных видов феодальных рент и файнов. Продолжала существовать и общинная организация крестьян и характерная для неё система отрытых полей с её принудительным севооборотом. В тоже время, под влиянием процесса огораживаний пахотных земель по соглашению (договору), происходило разрушение общинного порядков землепользования и переход от системы открытых полей к выделенной системе землепользования.
Сами современники, судя по трактату Т. Уилсона, вкладывали в понятие «фермер» не держательский статус человека, а именно способ ведения своего хозяйства. Поэтому они использовали понятие «farmer» (фермер) в противоположность понятию «landlord» (лендлорд) и «husbandman» (земледелец или просто крестьянин). В то же время под термином «фермер» могли понимать и просто крестьянское хозяйство, о чем свидетельствует, например, отчет мировых судей Линкольншира в Тайный совет в 1637 г. Так, отметив наличие в графстве 22-х фермерских хозяйства (farmehouses), они зафиксировали необходимость восстановления ещё 33-х. Однако размеры эти фермерских хозяйств составлял всего-то 30-40 акров земли, т.е. чуть больше обычных полнонадельных крестьянских хозяйств. Видимо в глазах современников понятие «фермер» (farmer) ещё не приобрело в полной мере особого значения, отличного от понятия «земледелец, крестьянин (husbandmen)». Часто фермеры именовались йоменами, которые все чаще идентифицируют себя именно с этим слоем сельского населения, а нередко становились джентльменами, арендовали, огораживали, покупали, продавали землю и т.п.
По всей видимости, понятие «фермер» (farmer) современники связывали с разными социальными категориями английского общества: зажиточными фригольдерами и копигольдерами, джентри, горожанами, купившими землю.
А, например, Дж. Норден в своем трактате (начало XVII в.) пишет о крестьянах и фермерах, т.е. разделяет эти два понятия.
Об общем количестве фермеров в Англии указанного периода прямых данных в источниках не содержится. Имеются лишь отрывочные и косвенные данные об их количестве в некоторых манорах, церковных приходах отдельных графств. Так, например, К. Райтсон, используя данные обследования манора Лэкстон (Нортгемптоншир) от 1635 г., отметил, что в нём из 106 держателей земли 24 (22,6%) имели земли от 40 до 200 акров. Этих 24-х держателей можно считать, как раз фермерами. Понятно, что на таких площадях земли можно вести расширенное товарное производство сельскохозяйственных продуктов, но лишь с применением наёмного труда. Некоторые данные «бумаг» мирового судьи Норфолка Н.Бэкона свидетельствую, что из 29 церковных приходов, обследованных на предмет наличия запасов различного вида зерна в 1630 г., только в восьми из них зафиксированы фермерские хозяйства в количестве от 1 до 10 (всего 41). В остальных 21 приходах графства зафиксированы фермерские хозяйства, в которых имелись от 6 до 86 мелких и мельчайших субарендаторов (коттеры).
Из этих отрывочных данных можно заключить, что полноценных фермерских хозяйств и собственно фермеров в изучаемый период было ещё немного в массе сельского населения Англии. Этот слой ещё находился в стадии становления.
О внутренней структуре и организации фермерских хозяйств в конце XVI- первой половине XVII в. можно судить по сохранившимся расходным книгам и дневникам Г. Беста (Йоркшир), Р. Лодера (Беркшир), Н. Тоука (Кент), У. Хоннивелла (Девоншир), а также по некоторым отрывочным данным отдельных хозяйств джентри из Линкольншира, Сассекса, Сомертсетшира, Оксфордшира, Эссекса, Кембриджшира, Камберленд, которые можно отнести к фермерским.
Несмотря на то, что к началу XVII в. большая часть товарных хозяйства имела определённую специализацию, практически в каждом из изученных нами фермерских хозяйствах имелись оба направления, как земледелие, так и скотоводство. Если говорить о земледелии, то размер запашки был по современным стандартам крайне невелик и, как правило, не превышал 100-200 акров (т. е. 25-50 га) Так, например, на ферме Р. Лодера площадь земли, занятой зерновыми, не превышал 72 акров (38 га), а в смешанном хозяйстве Г. Беста – 200 акров (50 га). В маноре Кейрби (Careby), принадлежавшему семье линкольнширских джентри Хатчеров, площадь, занятая злаковыми и горохом, в период с 1625 по 1639 гг. варьировала в пределах 74,5-95 акров, а к некой вдове оксфордширского фермера Роберта Резбона в 1617 г. перешло 200 акров земли, засеянной зерновыми. Норфолький фермер Джон Кинг в 1630 г. засеял 120 акров ячменём. Девонширский фермер У. Хоннивелл имел какое-то количество земли в двух церковных приходах графства.
Основными зерновыми культурами выступали пшеница, ячмень и овёс. Причём приоритет отдавался пшенице, т.к. рыночная стоимость этой культуры, на протяжении XVII в., в среднем, почти в полтора раза превышала стоимость ячменя, и – в два раза – овса. Об урожайности зерновых и соответствующих доходах фермеров имеются некоторые сведения и в дневнике У. Хоннивелла. Так, в 1600 г. он собрал в одном из своих полей 144 бушеля зерна, оцениваемее им в 30 фунтов стерлингов 6 шиллингов. Обмолот этого урожая обошелся ему в 34 шил. Из зерновых он упоминает рожь, засеянную им в нескольких полях. Так, 23 марта 1599 г. он затратил на посев в одном из своих полей 6 бушелей 4 пека (1 пек=1/4 бушеля) зерна, а 26 марта начал вспашку «восточного луга», очевидно так же для засева зерновыми. В его дневнике есть запись от 6 августа 1602 г., что он начал жатву ржи.
В.Ф. Семёнов, изучавший деятельность беркширского фермера Р. Лодера, высказал мнение о том, что фермер держал скот не столько для извлечения прибыли, сколько для получения «материала» для удобрения своих полей. Подобная точка зрения имеет под собой определённые основания – упоминаний о продаже навоза животных в источнике почти не встречается. Следовательно, большая часть удобрений, разбросанных на полях, была от собственного скота. Причём потребность в удобрениях была велика: во время вспашки своих полей – ежегодно Лодер вспахивал 70-80 акров – вывозил на них не менее сотни возов навоза и голубиного помёта. Заметим, что английский агроном Маркхэм, повествуя об удобрении почвы перед посадкой, рекомендует удобрять каждый акр, в зависимости от культуры и типа почвы, 16-24-мя телегами навоза. Какой-то дифференциации органических удобрений у него нет – он пишет о навозе лошадей и крупного рогатого скота как о равнозначном.
Помимо органики на полях фермеров широко практиковалось использование удобрений минерального происхождения. В источниках, связанных с земледелием, можно найти упоминание об извести как о хорошем средстве повысить плодородие земли. Известковые удобрения применялись на полях в двух основных разновидностях – собственно извести (lime) и мергеля или известковой глины (marl). Кроме того, в качестве разрыхлителя в почву могли добавлять речной песок или обыкновенный мел. В свою очередь, постоянная потребность фермеров в известковых удобрениях побуждала некоторых крестьян специализироваться на их добыче и перевозке. Цена на известковые удобрения была в этот период довольно высока – к примеру, в апреле 1639 г. кентский фермер Н. Тоук заплатил 12 ф. ст. 6 шил. за 9 возов извести или 21 шил. за воз. Причём даже крестьяне порой специализировались на перевозке и продаже песка с морского побережья, использовавшегося для повышения плодородия почвы. В источниках есть упоминания о продаже сажи и древесной золы. Правда, рентабельность этого промысла по сравнению с известью была очень невысока – воз золы оценивался лишь в 2-2,5 шил., и торговля ею, судя по всему, осуществлялась лишь от случая к случаю. Кроме того, в качестве удобрения могли использоваться всевозможные органические отходы, осколки раковин устриц, торф и т. д. «Рецептура» применения и комбинирования этих ингредиентов варьировала в каждом графстве в зависимости от качества местных почв и природных условий, однако некоторые, наиболее удачные способы могли получать и повсеместное распространение. Так, практика сжигания торфа на полях с последующим удабриванием почвы образовавшейся золой именовавшаяся «devonshiring» получила это название от одноименного графства Девоншир и широко применялась на территории всего королевства.
Фермеры стремились поддерживать плодородие земли и соблюдать её правильную обработку. Пахоте традиционно уделялось большое внимание. Ещё в начале XVI в. была опубликована небольшая поэма неизвестного автора под названием «God Spede ye Plough» (Господи, благослови наш плуг). Умение правильно пахать высоко ценилось среди фермеров – нередко именно этот критерий становился решающим при найме батраков – а забота о соответствующем инвентаре и упряжи (geare) была одной из их повседневных обязанностей. В XVI веке в Англии было известно несколько разновидностей плуга. Маркхэм пишет о двух основных типах – плуге с колесом и простом плуге, давая при этом подробное описание последнего. Несмотря на свою «простоту», плуг был сложным инструментом, состоявшим из 12 отдельных деталей из металла и дерева. Его основу составлял деревянный брус (beam) к которому крепилась деревянная рама, к раме, в свою очередь, фиксировались рабочие металлические части: резак, сошник и т. д. Также к плугу прилагалась специальная лопаточка для чистки лезвия плуга от грязи и глины. Аналогичная конструкция плуга предлагается и в вышедших в конце XVI в. «Четырех книгах домохозяина». Деревянные части зачастую изготовлялись самим фермером, а металлические детали приобретались на местном рынке – записи о покупке резака для плуга, в частности, можно неоднократно встретить в расходной книге Н.Тоука. В дальнейшем, на протяжении XVII в., всё большую популярность приобретают двойной плуг и оксфордширская разновидность колёсного плуга. Лишь в начале XVIII в., как отметила В.В. Штокмар, наиболее популярным становится более легкий норфолкский плуг.
Наряду с плугом совершенствовались и другие сельскохозяйственные инструменты. Согласно Маркхэму, в этот период на полях появляется усовершенствованная борона, представлявшая из себя массивную деревянную раму с закреплёнными в ней пятидюймовыми железными зубьями. Он описывает приспособление под названием «greate rouler», представлявшее из себя насаженный на ось деревянный каток, предназначенный для выравнивания вспаханной и взбороненной земли. Помимо землепашеских орудий труда, на ферме имелся многочисленный ручной инвентарь: разновидности лопат, вилы, мотыги, садовые ножи. Во время сбора урожая рабочие пользовались серпами и косами, а для сбора скошенного сена и соломы – грабли и упоминаемый Г. Бестом инструмент под названием «sweathrake» (судя по всему большие грабли, которые сразу тянули два человека). Несмотря на доступные цены – хороший серп стоил в середине XVII в. 5 пенсов – фермеры старались по возможности, обеспечить себя всеми комплектующими. Так, Г. Бест пишет, как правильно выбирать и обрабатывать древесину для древков и деревянных зубьев грабель.
Таким образом, формы и методы земледельческого хозяйствования, данных фермеров нередко ещё носили примитивный характер. Одним из показателей этого, в частности, являлось периодическое оставление земли под пар, а в ряде случаев, и сохранение двуполья. Улучшения – отказ от оставления земли под пар, внедрение новых культур и пр. – пока носили локальный характер. К субъективным причинам, препятствующим прогрессу в данной области, следует отнести инерцию мышления фермеров: они попросту опасались внедрять новые культуры или способы ротации зерновых и технических культур, в то время как традиционные способы, например, удобрение почвы минеральными и органическими удобрениями, применялись весьма широко.
Рентабельность земледельческого хозяйства изученных нами фермеров определялась не только тем, как они обрабатывали землю, но и тем, что они выращивали. Разумеется, в данном выборе они не были полностью свободными. Им приходилось учитывать климатические факторы и качество почв – к примеру, выращивание пшеницы или ржи на возвышенностях или болотистой местности всегда было маловыгодным занятием. В то же время нельзя отрицать, что выбор в пользу определённых культур и нахождение правильного баланса между ними был важным элементом стратегии управления фермерским земледельческим хозяйством. Какова же была рентабельность культур, выращиваемых фермерами в этот период и место земледелия в структуре данных фермерских хозяйств?
Наиболее ценной сельскохозяйственной культурой была пшеница. Выращивание пшеницы считалось фермерами наиболее выгодным занятием, а наличие на столе белого хлеба было символом благосостояния и зажиточности семьи. И действительно, для того, чтобы обеспечить своё семейство пшеничной мукой, хозяину дома было необходимо ежегодно выкладывать «кругленькую» сумму. Например, Р. Лодер вместе со своими домочадцами потребил в 1613 году 11 квартеров 5 бушелей и 5 пеков (примерно 3 380 литров) пшеницы, которые он оценил в 23 ф. ст. 12 шил. Нетрудно подсчитать, что в данном случае один квартер пшеницы стоит порядка 40 шил. Соответственно, в этом же году он продал 9 квартеров пшеницы, выручив от этого по 39 шил. за квартер. Заметим, что в другие годы Лодер оценивал свою пшеницу значительно ниже – средняя цена квартера в период с 1613 по 1620 г. составляла порядка 27,5 шил.
Другой фермер – Н. Тоук – в период с 1617 по 1624 года продавал своё зерно по цене 36-38 шил. за квартер, а в 1630 году стоимость квартера пшеницы в его хозяйстве составила рекордные 45 шил. Это объясняется тем, что тот год был неурожайным, и цены на зерновые резко возросли. Например, в Восточном Йоркшире цены на пшеницу примерно в этот же период колебались от 30 до 40 шил. за квартер.
Таким образом, на протяжении первой половины XVII в. средняя цена на пшеницу, за исключением неурожайного 1630 года, оставалась стабильной, составляя 30-35 шил. за квартер, что было намного выше цены на другие злаковые. Заметим также, что по сравнению со второй половиной XVI в. стоимость квартера пшеницы в Англии выросла в 2-4 раза: в 1558 г. квартер пшеницы в центральных графствах стоил всего 8 шил., а в 1572 г. – уже 21 шил.
Однако означала ли высокая цена пшеницы её высокую прибыльность? Чтобы понять это, возьмём самый неудачный для беркширского фермера Р. Лодера, с точки зрения цен на пшеницу, 1614 год. При средней цене в 22-23 шил. за квартер он оценил стоимость своего урожая в 47 ф. ст. При этом стоимость засеянного зерна составила 7 ф. ст., расход на пахоту – 10 ф. ст. 12 шил., на жатву – 2 ф. ст. 6 шил., на обмолот – 3 ф. ст. 3 шил. В итоге затраты составили 23 ф. ст. 1 шил. Следовательно, даже при минимальной стоимости пшеница давала ему прибыль в два раза больше его затрат на неё. При нормальной цене в 30-35 шил. фермер смог бы получить около 50 ф. ст. чистой прибыли, т. е. 250% по сравнению с вложенными средствами. Среди всех зерновых это, вне сомнения, было максимальным показателем.
Средняя урожайность пшеницы на полях Лодера на протяжении девяти лет составляла 25 бушеля с акра. Предположительная урожайность пшеницы в хозяйстве Г. Беста составляла 16 бушелей с одного акра.
Единственным фактом, препятствующим повсеместному выращиванию пшеницы, была привередливость этой культуры и высокие требования к качеству почвы. Под пшеницу всегда выделялись чернозёмы или лучшие глинозёмы, фонд которых, как известно, в Англии был ограничен. Как следствие, выделяемая под пшеницу площадь, как правило, составляла от одной седьмой до одной третьей части всей запашки, редко превышая отметку в 35-40%. Таким образом, несмотря на большую продуктивность пшеницы у данных фермеров не всегда была возможность сделать её основной культурой.
Если пшеница могла претендовать на титул «королевы» полей в смысле доходности, то часто соседствующей с ней ржи отводилась куда более скромная роль. Это выглядит несколько странным и нелогичным, поскольку по сравнению с пшеницей рожь быстрее растёт, она менее требовательна к качеству почвы и менее восприимчива к перепадам температуры. При всём при этом рожь практически не уступала пшенице ни по полезности, ни по вкусовым качествам. По свидетельствам того же Беста на рынках Йоркшира рожь шла с пшеницей по одной цене или ниже на 1-2 шил. Однако в данных фермерских хозяйствах рожь часто оставалась на вторых ролях и даже не выращивалась вовсе. Весьма показательны в этом отношении исследования, проведённые Дж. Терск. Её цифровой материал показывает, что в различных регионах графства Линкольншир в XVII в. запашка под рожь составляла не более 4,5% от всей пахоты. Вместе с тем, необходимо отметить, что на полях нередко встречалась практика смешанного сева пшеницы и ржи – собранное при этом зерно обозначалось термином «masleddine».
Немаловажное место на фермерских полях занимал ячмень. Несмотря на то, что его рыночная стоимость была в тот период на порядок меньше, чем пшеницы и ржи, но именно ячмень можно считать наиболее распространенной культурой на полях фермеров. Неприхотливость ячменя, его стойкость к неблагоприятным условиям и стабильная урожайность позволили ему ещё в предыдущие столетия получить повсеместное распространение. В начале XVII в. на территории королевства было известно несколько сортов ячменя. Наиболее широко распространёнными среди них было три: «broad», «flat» и «Bean-Barley». Последний сорт особенно рекомендовал своим читателям агроном Маркхэм, поскольку он отличался неприхотливостью, а зёрна имели аккуратную округлую форму и одинаковый размер. Эти качества ячменя, в совокупности с тем, что он служил сырьём для изготовления солода, почти всегда обеспечивали ему максимальный процент площади пахотных полей. Так в хозяйстве Дж. Хатчера ячмень, в среднем, занимал З7,8%, деля первое место с посевами гороха. В хозяйстве Лодера в начале 1610-х гг. запашка под ячмень составляла 75-80% от общего количества пахотной земли. Правда, к 1620 г. этот процент снизился, но всё равно составлял больше половины от обрабатываемых земель. На полях Беста и Тоука пшеница и ячмень выращивались в соотношении 1:1. К сожалению, средняя урожайность ячменя в хозяйстве Беста нам неизвестна, зато расходная книга Лодера даёт нам сведения по данному вопросу: с 1612 по 1620 гг. средняя урожайность пшеницы составляла 25,4 бушелей с акра, а ячменя 29,9 бушеля. Относительно низкую урожайность у Лодера, видимо, можно объяснить его экономией на удобрении ячменных полей.
В зависимости от региона и времени года, цена на ячмень могла существенно дифференцироваться, но почти всегда сохранялась в пределах 21-22 шил. за квартер. Максимальная его стоимость, упомянутая в источниках – 30 шил.: именно по этой цене продавал свой ячмень Тоук в неурожайном 1630 г. Изготовленный из ячменя солод шёл по той же цене или оценивался даже в несколько меньшую сумму. В целом же, значение ячменя на полях, указанных выше фермеров, было исключительно велико.
В данных хозяйствах фермеров упоминается и овёс. Несмотря на то, что овёс встречался часто и даже был составной частью севооборота, он всегда оставался на третьих ролях, что было обусловлено, на наш взгляд, его низкой стоимостью на зерновом рынке. В частности, Г. Бест сообщает, что средняя цена квартера овса в северном Йоркшире составляла в середине XVII в. 14 шил., что было в два раза ниже стоимости пшеницы и в полтора раза ниже стоимости ячменя. В ещё более невыгодном свете выглядел овёс в Кенте, где вел хозяйство Тоук: в среднем, квартер стоил в два раза меньше чем ячмень и в четыре-пять раз уступал пшенице. Тем более странным выглядит тот факт, что в хозяйстве Беста засеянный овёс в 1641 г. занял 200 акров, в два раза превысив площадь, занимаемую пшеницей и ячменем. Поскольку сведения о продаже овса за этот год отсутствуют, остаётся предположить, что овёс фермер выращивал для внутренних нужд, в частности, для содержания весьма многочисленного конного парка. А вот девонширский фермер У.Хиннивелл видимо не всегда сеял овес, а закупал его. Так в дневнике от 9.02. 1599 г. он упоминает о покупке мешка овса за 7 шил.
Если роль овса как коммерческой культуры была крайне мала, то в случае с бобовыми финансовая составляющая играла ещё меньшую роль – по своей рентабельности горох, фасоль и вика уступали ячменю в 2-3 раза, оцениваемые на рынке середины XVII в. в среднем 4-5 шил. за квартер. Главной целью, которую перед собой ставил фермер при культивировании бобовых, было обеспечить свой скот необходимым количеством зимних кормов и обогатить «отдыхающую» под паром почву азотистыми соединениями. В то же время, при избытке кормов, они могли реализовываться фермером на местном рынке. Тот же Тоук в 1624 г. продал, в общей сложности, 300 квартеров гороха и вики, выручив за них весьма солидную сумму в 72 ф. ст. О посевах гороха упоминает и У. Хоннивелл. Наряду с бобовыми, изученные нами фермеры начинают практиковать выращивание турнепса, клевера, свеклы, моркови и ряда других кормовых культур. Интересно, что упоминание об этих культурах полностью отсутствует в изданном в начале XVII в. трактате Маркхэма «Английский земледелец». Поэтому с большой долей вероятности можно предположить, что в этот период внедрение в севооборот кормовых культур было малоизвестно не только практикующим фермерам, но и агрономам-теоретикам. В то же время с середины XVII столетия уже имеются сведения о выращивании турнепса и клевера. Так, в расходной книге Н. Тоука в записи от 1655 г. упоминается выплата денег за выкошенные 10 акров клевера и чертополоха. Упоминания о выращивании клевера можно встретить и в протоколах разъездного суда в графстве Кенте – так, например, в 1682 г. был зафиксирован случай поджога имущества некоего фермера Питера Хука, среди которого упоминается клеверное сено на сумму в 15 ф. ст.
Технические культуры в первой половине XVII в. были распространены уже довольно широко – в Англии были целые районы, население которых специализировалось на выращивании льна и конопли. Культивация последней была обязательной для любого землевладельца, имевшего более 60 акров земли – данный статут был издан ещё во время правления Генриха VIII. Так на «острове» Эксхольм конопля в XVI-XVII вв. считалась одной из главных культур и была составной частью севооборота – жители острова выращивали её, перемежая с рожью и пшеницей. Однако Дж. Терск подчёркивала, что лён и конопля выращивались жителями для домашнего ремесла по изготовлению тканей и одежды. Соответственно, эти культуры не рассматривались теми, кто их выращивал, как коммерческие. В рамках же фермерского хозяйства и лён, и конопля не играли важной роли, а полученная от них выручка, по сравнению с прочими статьями доходов, была ничтожна.
Одной из самых неоднозначных культур этого периода следует считать хмель. Эта культура была хорошо известна в Англии в XV-XVI вв. – в агрономической поэме Тюссера «Сотни советов хорошему земледельцу», опубликованной в 1557 году, выращиванию хмеля уделяется большое внимание. Однако в вышедшем пару десятилетий спустя «Описании Англии» У. Гарриссона – хотя автор трактата уделяет аграрной тематике немало внимания – хмель не упоминается вовсе. Материалы расходных книг и дневников фермеров, в свою очередь, позволяют делать вывод, что в первой половине XVII в. хмель выращивался исключительно с целью использования в рамках собственного хозяйства.
Основным фактором, побуждавших фермеров делать выбор в пользу хмеля, была его высокая рентабельность. Один акр хмеля мог дать своему владельцу около тонны продукции. В свою очередь, эта тонна, в зависимости от цены, колебавшейся в XVII в. от 50 до 80 шил. за хандервейт (около 50 кг.), могла принести хозяину прибыль в размере 40, 50 и даже 80 ф.ст. В тоже время продажа тонны пшеницы могла принести продавцу лишь около 9 ф.ст., а тонны ячменя или солода – около 5 ф.ст.
Правда, у высокой рентабельности хмеля была и обратная сторона. Это относительно высокий риск неурожая, т. к. хмель – весьма привередливая культура, требующая особых условий. Тюссер, в частности, указывал, что хмельник нельзя размещать на землях с примесью гравия и песка, что рядом с ним нельзя сажать горчицу, мальву и болиголов, и что хмельник нужно располагать так, «чтобы солнце светило на него с запада и его не продувал северный ветер». Риск неурожая хмеля был ещё весьма велик. Поэтому размер среднего хмельника в первой половине XVII в. никогда не превышал нескольких процентов от общей площади полей фермы.
Одной из излюбленных тем английских публицистов и агрономов XVI-XVII вв. традиционно было выращивание огородных культур и уход за плодовыми деревьями. В трактате Гарриссона этому вопросу даже посвящена отдельная глава. Рассказывая читателю о том, что ещё во времена Генриха VIII большая часть овощей и корнеплодов были дикими и «годились в пищу свиньям и диким животным, но не человечеству», автор связывает развитие огородничества именно со второй половиной XVI в., когда в Англии появляются новые культуры из других стран. Описывая основные садовые растения, он пишет, что наряду с «природными» сортами в садах всё чаще появляются смешанные сорта и гибриды.
Согласно агрономической поэме Т. Тюссера, огородничество и садоводство уже в середине XVI в. находились на довольно высоком уровне. Повествуя читателю о работах в саду, Тюссер дает краткие инструкции о том, как необходимо прививать деревья в зимний период. Среди садовых культур он упоминает несколько пород яблонь и груш, абрикосы, белые и красные персики, орехи, крыжовник, клубнику и виноград. Помимо этого, автор приводит довольно-таки широкий перечень выращиваемых в огороде корнеплодов. Видимо в некоторых фермерских хозяйствах садоводство в определённой мере практиковалось. Так, например, У. Хоннивелл в 1597 г. арендовал у приходского священника три фруктовых сада сроком на год за ренту в 20 шил.
Однако в изученных хозяйствах фермеров садоводство и огородничество с точки зрения доходности играли вспомогательную роль. Единственное упоминание о получении коммерческого эффекта от выращивания садовых культур встречается лишь в расходной книге Р. Лодера. Но и там фруктам отводится весьма скромная роль. Продавая яблоки, груши и вишню по цене от 9 до 12 пенсов за бушель, фермер выручил лишь около 13 ф. ст., что составило лишь около 5% от общей прибыли, полученной им в 1612 году.
Таким образом, можно считать, что период XVI-первой половины XVII вв. сопровождался развитием агрономической мысли и постепенным внедрением новых методов в хозяйствовании фермеров. На практике, в частности, это выражалось в усложнении существовавших раннее видов севооборота, что позволяло увеличить интенсивность использования пахотных земель. Вытекающую из этого проблему истощения почвы они решали путём систематического внесения удобрений на полях, сочетавшегося с грамотной обработкой почвы.
Одним из способов повышения рентабельности полеводческого хозяйства было выращивание культур, пользующихся повышенным спросом и, как следствие, имевших высокую стоимость. Основой фермерской деятельности в земледелии продолжало оставаться выращивание традиционных для Британских островов злаковых – пшеницы и ячменя – дававших им высокую и стабильную прибыль. Умело ранжируя эти культуры в рамках своего хозяйства и, по мере необходимости, смещая акцент с одной на другую, фермеры добивались максимальной отдачи.
Помимо зерновых фермеры уделяли значительное внимание заготовке кормов для скота, прежде всего, для лошадей – основными кормовыми культурами были бобовые (горох или вика), под которые часто выделялась земля, сопоставимая по площади с территорией, занятой собственно зерновыми – у того же Р. Хатчера горох занимал не менее трети от всей посевной площади. Кроме того, в каждом хозяйстве большое внимание уделялось заготовлению сена на зиму. Воза сена измерялись десятками и даже сотнями. В отличие от бобовых, сено выступало как ликвидный и постоянно востребованный товар, торговать которым, ввиду его низкой себестоимости было выгодно. Фактические затраты состояли лишь из оплаты труда косцов и перевозки сена на рынок, что было очень выгодно. Так, Н. Тоук продавал в 1617 и 1624 годах больше 100 возов сена. Также упоминания о продаже сена можно встретить в дневнике священника из Сассекса Джайлза Мура. Ещё одной, не менее прибыльной статьёй дохода на полеводческой ферме могло выступать изготовление ячменного солода.
Помимо пашни около фермерского дома имелся сад или огород – ещё в XVI веке в Англии было известно несколько десятков огородных культур, а также многочисленные сорта яблок, груш, вишен и других фруктов. Более того, есть упоминание о выращивании совсем нетипичных для климатической зоны Британских островов плодов, таких как апельсины, лимоны, абрикосы и персики. Впрочем, последние не встречаются в исследованных нами источниках, поэтому можно предположить, что разведение тропических фруктов носило декоративный характер и не предназначалось для поставки на продовольственный рынок страны. Напротив, традиционные для Англии садовые культуры могли приносить фермеру реальный доход – Дж. Лодер в 1612 гг. получил от продажи яблок и вишен 12 ф. ст. Всё же садоводство и огородничество явно не являлись доминирующими направлениями их хозяйственной деятельности.
Обязательным на ферме было разведение скота, особенно овец. Если в хозяйстве среднего крестьянина могло содержаться до нескольких десятков голов овец, то в фермерском хозяйстве они исчислялись уже сотнями. Так в хозяйстве Н. Тоука в 1618 г. содержалось, по крайней мере, полторы тысячи голов, а семья Хатчеров в период с 1625 по 1639 гг. содержала их от 700 до 1000. Доходы от овцеводства получались по двум основным статьям. Первая – продажа шерсти; в хозяйстве тех же Хатчеров ежегодный настриг составлял от 114 до 156 тодов (1 тод = 28 фунтам или 12,7 килограммам), что, соответственно, могло дать доход в размере от 91 ф.ст. 4 шил. до 124 ф.ст. 16 шил. Второй источник доходов – мясное овецеводство. Как правило, количество животных мясного направления на ферме было сравнительно невелико, хотя были и исключения – в ориентированном на животноводство хозяйстве Н. Тоука ежегодно могло продаваться до нескольких сотен таких овец, а получаемые от этого доходы исчислялись сотнями ф. ст.
В 1600 г. У. Хоннивелл продал Джону Бэкеру 60 фунтов «прекрасной шерсти» по 20, 5 пенса за фунт. А в июне 1601 г. он настриг 417 фунтов шерсти, которую можно было продать по 10 пенсов за фунт и выручить от этого соответственно 19 ф.ст. Фермер также продал некому Эдварду Тейлору 109 настригов с овец на сумму 10 ф.ст. светлой шерсти и по 9 пенсов черной шерсти. В мае 1602 г., он продал некоему Тейлору из Кристоу шерсть от 214 настригов с овец на сумму 25 ф.ст. 6 шил. 5 п. А в мае следующего года (1603 г.), - на сумму 18 шил. 5 п. Как видно устойчивой динамики роста настригов и продаж шерсти в его хозяйстве не было.
Разведение крупнорогатого скота, видимо, имело более скромные масштабы – на средней ферме (за исключением поместья Н. Тоука, где выращивание и продажа скота были поставлены на поток) содержалось поголовье из 10-12 молочных коров, хотя в ряде случаев оно могло доходить до 19 или даже 30 голов.
Продукция молочного животноводства – сыр и масло – как правило, предназначались для внутреннего потребления (household), но часть могла продаваться на местном рынке. В то же время некоторые фермеры, очевидно, могли специализироваться и на молочном направлении в животноводстве, получая от этого значительные прибыли. Так, после смерти некоего фермера Джона Хилла из прихода Chilton Trinity (Сомерсетшир) в 1669 году, помимо прочего имущества, его наследникам достались 142 сырные головы, что свидетельствует о значительной доле молочного направления в его хозяйстве. Живший в этом же приходе некий Джон Пейдж (ум. 1671 г.) оставил после себя 80 фунтов масла и 8 хандредвейтов (около 400 килограммов) сыра. У.Хоннивелл пишет, что 01.05.1602 г. «привез на Чидлейский рынок так много продовольствия, что это стоило мне 13 пенсов.». А 15.05. 1602 г. он привез на этот же рынок 3 сыра и продал за 10 пенсов. Понятно, что данная продукция имела товарное предназначение.
Помимо всего этого на фермах имелось некоторое количество свиней: однако их поголовье всегда было невелико и, обычно, не превышало 20 голов. Фермеры могли иметь птичники, в которых содержалось несколько десятков голов домашней птицы, голубятня или пасека. Однако все эти направления явно играли вспомогательную роль и использовались, главным образом, для удовлетворения внутренних потребностей фермы и на рынок мясо птицы вероятно мало поставлялось.
Стоит также упомянуть ещё о денежном и имущественном состоянии фермеров. Так М. Кэмпбелл приводит немало примеров, когда йомены оставляли наследникам немалые суммы денег и имущество. Роберт Бест, умерший в 1617 году, оставил после себя зерно, скот и прочие товары, оцененные его сыном в 900 ф.ст.. Роберт Стендерд из Оксфордшира, согласно описи 1660 г., держал в хозяйстве свыше четырех тысяч овец, оцениваемых примерно в 3000 ф. ст., а общая стоимость другого имущества – крупнорогатый скот, ячмень, пшеница и т. д. – превышала 770 ф. ст. Ещё чаще в источниках фигурируют суммы, варьирующие в пределах нескольких сотен ф. ст. Так, богатый сельский житель Джон Фишер, умерший в 1639 году, оставил наследникам 100 овец и др. скот, оцененный в 200 ф.ст. Джером Неш, из Оксфордшира, после своей кончины в 1623 году оставил зерно и овец на общую сумму в 185 ф.ст. У. Хоннивелл также имел немало овец, закупая и продавая их. Так в 1599 г. он закупил 9 волов за 14 ф.ст., 13 шил.,4 пенса, 40 барашек за 17,5 ф.ст., 40 кастрированных баранов за 10,5 ф.ст., 4 кастрированных бычков на тавистокской ярморке за 4,5 ф.ст. 8 шил., еще одного кастрованного бычка за 1 ф.ст. 6 шил., а его отец купил для него на Денбинской ярморке 6 кастрированных бычков за 6 ф.ст. 3 шил. В его имении Риддон имелось 166 овец. Кроме того, он имел немалые свободные денежные средства. В его дневнике много записей о даче в долг на разные сроки по 10 и более ф.ст. многим лицам.
Рентабельность данного типа фермерских хозяйств достаточно ярко иллюстрирует расходная книга Р. Лодера. Источник особенно ценен своей подробной информацией о расходах и доходах фермера за период с 1611 по 1620 гг. Он свидетельствует, что его основным занятием было выращивание двух зерновых культур – ячменя и пшеницы. Продажа этих злаков вместе с соломой и сеном, в совокупности с другими незначительными статьями – голубятня, ренты, продажа фруктов – давали фермеру стабильный доход, исчисляемый суммой порядка 400 ф. ст. При этом чистая прибыль, получаемая Лодером с фермы площадью в 302 акра в среднем, составляла 221,7 ф. ст. в год. Минимальный показатель же – 146 ф.ст. в 1611 году; максимальный – 292 ф.ст. в 1619 г. Впрочем, последние три года чистый доход Лодера не снижался ниже 250 ф.ст. Вместе с тем, сумма, затраченная на выращивание и сбор урожая, составляла, в среднем, 124 ф.ст. в год (последние 2 года – 146 и 157 ф. ст.). Таким образом, чистая прибыль составляла примерно 177% от уровня вложенных в хозяйство средств.
Расходы на внутренние нужды фермы (household) как правило оценивались им в сумму около 100 ф. ст. Однако большая часть этой суммы приходились на потреблённое зерно, производимое в рамках того же хозяйства, реальные же расходы никогда не превышали отметки в 10-20 ф.ст. В целом, можно констатировать, что ферма Лодера была высокорентабельным хозяйством, способным из года в год давать своему хозяину стабильную прибыль за счёт регулярных поставок на продовольственный рынок продукции земледелия и животноводства.
Во многом такую же картину мы можем наблюдать и при анализе хозяйственной деятельности Г. Беста. Основной специализацией его хозяйства было разведение и продажа скота. К сожалению, его расходная книга дает подробные сведения о доходах от проданной продукции лишь за 1617 и 1624 гг., а общая сумма расходов выражается лишь одной строчкой без какой-либо детализации. Но даже эти данные дают представление о товарной направленности его хозяйства. Так, в 1617 г. общий доход, полученный им от товарной сельскохозяйственной продукции, составил 1698 ф.ст. 4 шил. Основными статьями дохода стали продажа овец и ягнят (880 ф.ст.), крупнорогатого скота (430 ф.ст.), сена (100 ф. ст.) и зерна (161 ф.ст.). В 1624 году он заработал 1846 ф. ст., т.е больше, чем Лодер. Однако, несмотря на это общая тенденция сохраняется – и в том, и в другом случае эффективность хозяйств была достаточно высока, и они были способны приносить своему владельцу прибыль в сотни и даже тысячи фунтов стерлингов.
Рентабельность фермерского хозяйства У. Хоннивелла трудно выяснить по данным его дневника.
Каково могло быть поголовье овец на средней английской ферме? Согласно исследованиям, Дж. Терск, в среднем крестьянском хозяйстве Линкольншира в конце XVI-начале XVII вв. могло одновременно находиться до нескольких десятков овец и баранов. В более крупном хозяйстве количество животных могло варьировать от одной до двух-трёх сотен, хотя общее количество подобных крестьян в одном приходе, как правило, не превышало двух-трёх. Аналогичные данные можно найти и по другим графствам. В частности, йомен из Сомерсета Барталамью Торн (приход Chilton Trinity), умерший в 1640 г., оставил своим наследникам в числе прочего наследства 32 овцы, а житель этого же прихода Джон Хилл (ум. 1669 г.) – стадо из 67 голов, Джон Пейдж (ум. 1671 г.) – 84 овцы. Фермер Джон Солтер (Оксфордшир, приход Hanborough) в 1639 году держал на двух с половиной ядлендах 16 коров и 130 овец. Примерно в это же время на ферме Little Lodge (графство Эссекс) площадью в 170 акров содержалось 19 коров и 150 овец, ягнят и баранов. Наконец, фермер Джером Нэш из прихода Old Woodstock (Оксфордшир) в 1623 г. оставил после себя 190 овец. Известно, что у девонширского фермера У.Хоннивела в 1614 г. было 494 овцы и ягнят, оцениваемые в 160 ф.ст. А весь его скот и урожай в 1612 г. оценивался в 463 ф.ст. 13ш. 4п.
Очевидно, что главным фактором, ограничивавшим возможность этих хозяйственников содержать большее по численности поголовье, была нехватка земли под пастбища – почти все вышеупомянутые хозяйства не превышали по своей площади 100-150 акров. В отличие от лендлордов-дворян фермеры из крестьян не имели возможности экстенсивного развития своих хозяйств за счёт огораживаний пахотных земель. Вместе с тем, имеющиеся данные позволяют сделать приблизительные подсчёты, согласно которым на одном акре земли на протяжении большей части года могли пастись 1-2 овцы. По сегодняшним меркам это весьма скромная цифра, однако, даже при подобном распределении на одном и том же участке хозяин содержал в несколько раз больше овец, чем коров или лошадей. Соответственно, располагая значительными земельными угодьями, фермер мог позволить себе поголовье в несколько сотен и даже в несколько тысяч животных. Гарриссон, восхищаясь английскими овцами, пишет, что в стране существует немало ферм и поместий, содержащих тысячи овец. Самый крупный из «овцевладельцев», о котором он слышал, имел в своей собственности стадо размером в 20 тысяч голов. Вполне возможно, что данная цифра приблизительная, но тот факт, что к началу XVII в. в Англии существовали крупные фермерские хозяйства, специализирующиеся на разведении овец, не подлежит сомнению. В качестве ещё одного примера товарного овцеводства можно привести хозяйство Н.Тоука. Главной специализацией в нём были закупка, выращивание и последующая перепродажа овец и крупнорогатого скота. В 1617 г. этим фермером-джентри было продано 1717 голов скота, в 1624 г. – 350, в 1630 г. – 680. Общая сумма денег, вырученная им, составила 882 ф.ст. 4 шил. Можно предположить, что он продал далеко не всех овец, имевшихся на тот момент в его хозяйстве. Следовательно, их общее количество должно было быть значительно больше. Интересно, что в его записях практически отсутствуют сведения о продаже шерсти – упоминание об этом относится лишь к 1630 г. В этот год он продал шерсть на весьма значительную сумму в 81 ф.ст. Однако эта цифра составила лишь 5,5% от общей суммы его доходов. Чем можно объяснить столь скромную роль главного продукта овцеводства в формировании прибыли фермера? Возможно, что Тоук просто не фиксировал продажу шерсти в своей расходной книге. Однако учитывая его рачительность и дотошность (в расходной книге фиксировались даже самые ничтожные траты в несколько пенсов), это выглядит маловероятно. Гораздо убедительнее выглядит предположение, что продажа шерсти вообще не имела в его хозяйстве важного значения, и основные доходы он получал, главным образом, от продажи животных в качестве мяса на продовольственном рынке.
Примерно такое же положение можно наблюдать и в хозяйстве одного сомерсетширского йомена; после его смерти в 1644 г. он оставил своим наследникам имущество на сумму в 2600 ф. ст. В наследственную массу, помимо прочего, вошли скот, оцениваемый в 283 ф.ст., посеянное зерно, оценённое в 121 ф.ст. и шерсть лишь на сумму в 31 ф.ст.
О невысокой рентабельности от реализации шерсти говорят примеры ещё двух ферм первой половины XVII в. – это хозяйство семьи Хатчеров и ферма Р. Лодера. В хозяйстве первых, где содержалось около тысячи овец, ежегодный настриг составлял от 110 до 156 тодов(1тод = 12,7 кг) в год. Если учесть, что в середине XVII в. один тод шерсти стоил 20-24 шил., то годовой доход от её продажи составлял 120-150 ф.ст., что для столь крупного хозяйства было более чем скромной суммой. Ещё более показателен в этом отношении пример Лодера. В 1612 г. фермер держал стадо из 500 овец, за которыми следили двое пастухов. В том же году он выплатил им 7 ф. ст. 4 шил., а сумма съеденных овцами соломы (10 шил. за воз) и сена (1 ф. ст. за воз), в совокупности с прочими расходами, составили около 50 ф.ст. Общая сумма, затраченная в 1612 г. на содержание стада, таким образом, составила 70 ф.ст. 14 шил. 7 пенсов или чуть более двух с половиной шил. на одну овцу. Заметим, что вес шерсти, полученной Лодером в том же году от овец составил 50 тодов (635 кг.) – при продаже одного тода по цене в 25 шил. это могло дать доход в 62 ф. ст., что абсолютно эквивалентно сумме на их содержание – т.е. продажа шерсти лишь позволяло вывести стадо на самоокупаемость. Разумеется, подобное положение вещей не могло устраивать фермера, и в своём дневнике он строил различные планы по поводу того, как повысить рентабельность своего стада. Однако дальше планов дело так и не пошло – основной специализацией фермы осталось земледелие и, главный доход Лодер извлекал из продажи выращенных ячменя и пшеницы. Перестраивать своё хозяйство он видимо он не захотел. Тем не менее, мясное направление его овцеводства было более выгодным занятием.
Возможно, что одной из причин столь низкой рентабельности от продажи шерсти была низкая продуктивность овец в тот период. Настриг с 6 голов овец в середине XVII в. обычно составлял один стоун (6, 35 кг.) шерсти или килограмма с небольшим с одной овцы, и данный показатель оставался, в общем, стабильным до начала XVIII в. На фоне тех 7-8 килограмм, которые настригаются на овцеводческих фермах в наше время, это было более чем скромным показателем. Один стоун шерсти, в свою очередь, стоил 10-11 шил. Следовательно, годовой доход от продажи шерсти со стада из 300 животных мог составить 500 шил. или 25 ф.ст. в год. Соответственно, одна овца приносила своему владельцу доход в 1 шил. 6 п. В то же время, для выпаса такого количества овец требовалось не менее 150-200 акров земли. Используя эту же землю для выращивания пшеницы, фермер мог получать прибыль в 6-8 раз больше (правда были риски – плохие погодные условия и как следствие неурожайный год - В.М., А.Ш.). Можно сделать вывод, что производство и продажа шерсти в рамках данного фермерского хозяйства не было рентабельным делом. Очевидно, что продажа шерсти могла быть прибыльной лишь при условии её реализации на рынке в больших количествах. Это было возможно для перекупщиков, скупавших шерсть тоннами и отправлявших её в те регионы, где она пользовалась повышенным спросом. Однако в хозяйстве типичного среднего и крупного фермера, располагавшим несколькими сотнями или даже тысячей овец, шерсть могла быть лишь вторичным источником дохода.
Основная прибыль фермера-овцевода скорее всего, могла быть от продажи самих животных, т.е. от мясного направления в овцеводстве. При правильном уходе новорождённый ягненок за год превращался во взрослую овцу или барана весом около 100 килограммов. Стоимость ягнёнка в этот период, в зависимости от региона, колебалась в пределах 4-5 шил. за голову, Так, девонширский фермер У. Хоннивелл в январе 1597 г. купил 8 овец по 4 шил. и 6 пенсов за голову, что в целом составило 37 шил. 4 пенса. Но цены за взрослую овцу могли составлять и 7-8, 9 и даже 10 шил.
Ещё более выгодной была продажа баранов – в первой половине XVII в. они шли на рынке по цене 12-15 шил. за голову, а лучшие экземпляры могли стоить даже около 1 ф. ст. (при этом стоимость взрослой коровы в этот период варьировала в пределах 2-4 ф. ст.). Следовательно, купив ягнёнка и откормив его на своих полях, фермер мог извлечь с его продажи прибыль в 5-6 и даже 8 шил., что в несколько раз превышало доходы, полученные от продажи шерсти. Кроме того, часть ягнят, полученные путём естественного воспроизведения, не стоили фермеру практически ничего, соответственно, доход от их продажи был фактически эквивалентен прибыли. Поэтому гибель новорождённых ягнят фермер считал для себя большим убытком – вырученные от продажи погибшего ягненка 3-6 пенсов не могли компенсировать потерянной прибыли.
Реализация выращенных овец, главным образом, осуществлялась на территории местных продовольственных рынков и торговых местечек. В каждом графстве существовало несколько специализированных ярмарок, на которых продавали и покупали овец. В частности, в Йоркшире функции транзитного рынка выполняла ярмарка, проводившаяся в начале мая в городке Литл Дриффилд. В зависимости от времени года, цена на овец там могла значительно колебаться. Поэтому Г. Бест, в частности, считал наиболее благоприятным временем для продажи овец период Пасхи – в это время баранов, предназначенных на забой, можно было продать по цене 16-17 шил. за голову. К осени, когда на продовольственный рынок выбрасывалось большое количество овец, цены на них начинали быстро падать. Для придания животным товарного вида фермеры нередко шли на ухищрения. Вот, к примеру, один из их «рецептов»: за 2-3 недели до продажи наиболее плохих и слабых овец переводили на лучшие пастбища, чтобы они могли на них как следует отъесться. Чтобы просить на рынке за овцу хорошую цену, она была должна соответствовать определённым критериям: иметь белые ровные зубы, длинную шею, покрытую густой шерстью, широкие плечи, короткие ноги, длинный и пушистый хвост. Впрочем, фермер мог продать без обмана даже самый плохой скот – в Йоркшире в частности, существовала ярмарка, около города Поклингтон, куда в день святого Якова (25 июля) пригоняли и продавали самых плохих ягнят по цене 2-3 пенса за голову.
Значительную прибыль, данные фермеры извлекали именно из продажи овец. Поэтому именно овцы были объектом повышенного внимания тогдашних аграрных теоретиков. Они единодушно придерживались позиции, согласно которой умение разводить овец является одним из главных качеств хорошего хозяина. Одним из первых эту тему затронул известный юрист и публицист первой половины XVI в. Э. Фитцгерберт: в своём трактате «Book of Husbandry» он даёт общие советы для фермера-овцевода.
Можно констатировать, что в изученных нами фермерских хозяйствах, основную прибыль их владельцы получали не от реализации шерсти – продажа последней, в лучшем случае, могла лишь вывести овечье стадо на самоокупаемость. Главным источником дохода у них была продажа самих овец, откармливаемых для последующего забоя, т. е. мясное направление в овцеводстве. Затрачивая на содержание одной овцы несколько шиллингов в год, хозяин мог выручить за неё 8-14 шиллингов, что, при продаже большого количества животных могло давать фермеру большую и стабильную прибыль, исчисляемую сотнями фунтов стерлингов. Таким образом, для данных фермерских хозяйств разведение овец и их поставка на мясной рынок были одной из важных направлений. Было ли это характерно и для других фермерских хозяйств? Это вопрос может прояснить дальнейшее изучение документальных и нарративных источников фермерского происхождения по другим графствам королевства.
Тот факт, что основное внимание данных фермеров было сконцентрировано на разведении овец, вовсе не означает, что прочим направлениям животноводства отводилась сугубо вторичная роль. Какова же роль мясомолочного производства в структуре хозяйств данных фермеров?
Прежде всего, необходимо отметить, что в целом фермерские хозяйства с поголовьем крупнорогатого скота, можно было условно разделить на две категории: это хозяйства, специализирующиеся собственно на скотоводстве и хозяйства, имеющие либо полеводческую, либо смешанную специализацию. На любой ферме обязательно содержалось несколько молочных коров с целью обеспечить хозяйство молоком и его производными. Соответственно, в фермерском доме имелось оборудование и предназначенные для хранения и переработки молока помещения. Г. Маркхэм, давая в своей книге схематическое изображение фермерского дома, выделяет под молочные «дела» сразу 2 комнаты – Diary house и Milk house – расположенные в левом крыле дома и снабженные всем необходимым инвентарем. Впрочем, более подробно «молочную тему» он развивает в своём другом произведении. Согласно автору, молочным хозяйством на ферме занимались исключительно женщины. Дойка коров обычно осуществлялась три раза в день. Средний надой составлял полтора галлона в день (т.е. 6,75 литра), а лучшие экземпляры бурёнок давали в день по два галлона (9 литров). Сходные цифры дает и публицист-агроном XVII в. Джон Уолридж – рассказывая о разводимых в Англии датских коровах, он указывает, что они могли давать в день до 2 галлонов молока, а это вполне сопоставимо с показателями на современной молочной ферме. Наиболее удойными месяцами считались март и апрель, когда у коров появлялось потомство – в этот период Маркхэм даже советует отправлять новорожденных телят к мяснику, что позволит хозяину получить максимальную выгоду от проданного молока. Впрочем, само молоко, как скоропортящийся продукт, особой ликвидностью не обладало; главным объектом продажи выступали производные от молока – сыр и масло. Эти продукты изготавливались на самой ферме, для чего в «молочном доме», в частности, Г.Беста имелся специальный инвентарь: столы, бочки, деревянные чаши, сырный пресс и пр.
Количество животных, в зависимости от размеров фермы могло существенно колебаться. В частности, некий Уильям Слейтер (Оксфордшир), оставивший после своей смерти в 1610 г. своим наследникам 37 акров арендованной земли, на которой, помимо прочей живности, паслось 5 коров. Житель этого же графства Джеймс Бучер (приход Hanborough) в 1641 г. оставил своим наследникам 6 молочных коров, 6 телок и 4 теленка. Умерший 2 годами раннее некий Джон Солтер оставил своим наследникам 16 коров. Заметим, что отметка в 16-20 молочных коров, судя по всему, была максимальной для любого фермерского хозяйства, пусть даже и крупного – к примеру, в хозяйстве Г. Беста, владевшего тысячью акрами земли, содержалось лишь 14 голов крупного рогатого скота (beasts).
Однако имеющиеся данные позволяют предположить, что рост цен на молочном рынке в первой половине XVII в. сделал молочное хозяйство значительно более прибыльным. Используя цифровые данные, изученных нами расходных книг и дневников фермеров, попытаемся рассчитать рентабельность молочной фермы с содержащимися на ней 20-ю коровами и специализирующейся на производстве масла. При расчете, что средний удой с одной коровы составит 6, 75 л., за 30 дней на ферме будет произведено 4050 литров молока. Учитывая, что на изготовление килограмма масла требуется 25 литров, мы получаем 162 килограмма или 358 фунтов масла. Г. Бест сообщает, что в середине XVII в. фунт масла при хорошем торге можно реализовать за 5 пенсов, что, в свою очередь, дает ежемесячный доход от продажи масла 7 ф.ст. 8 шил. Исключая зимний период, когда удой резко падал, и весну, когда коровы выкармливали телят, получается, примерно, 8 месяцев в году стабильного удоя могло дать общую сумму дохода от реализации масла порядка 60 ф.ст.. Помимо молока необходимо также учесть такой вторичный продукт, как телята. Исходя из того, что каждая корова сможет за год выкормить по одному телёнку, то можно прибавить к общей сумме доходов ещё 20 ф. ст.
Теперь рассчитаем расходы. На содержание молочной коровы (при наличии собственных пастбищ) в год требовалось примерно 12,5 шил., что в перерасчете на вышеуказанное поголовье дает 12,5 ф. ст. Прибавив к этому расходы на пастуха, оплату труда служанок, расходы на доставку масла на рынок и т.д., получается ещё 6-7 ф.ст., что, в общей сложности составит сумму расходов в 20 ф.ст. и чистую прибыль в размере 60 ф.ст. Если учесть, что для такого поголовья было достаточно 60-70 акров земли, становится понятно, что подобное молочное хозяйство могло быть оптимальным вариантом для небольшой фермы.
То, что молочное хозяйство могло иметь под собою вполне реальную коммерческую основу, подтверждается и рядом источников, в которых неоднократно упоминаются запасы масла и сыра заведомо больше, чем было необходимо для потребления в рамках одного хозяйства. К примеру, живший в этом же приходе некий Джон Пейдж (ум. 1671 г.) оставил после себя 80 фунтов масла и 8 хандредвейтов (около 400 килограммов) сыра. Очевидно, что данные запасы были произведены с целью их реализации на местном рынке. Более того, имеется прямое указание на то, что производство молочной продукции (milk activity) и её реализация в Лондоне были основным занятием многих зажиточных крестьян, проживавших в графстве Мидлсекс. В пользу молочного хозяйства, как источника неплохих доходов говорит и тот факт, что низкая трудозатратность молочной фермы позволяла содержать её даже в рамках маленького хозяйства. Весьма интересен в этом отношении пример приходского священника из Сассекса Джайлза Мура: на покупку трёх коров и строительство загона для них он потратил, в общей сложности, около 11 ф.ст. Правда, насколько можно судить из дальнейшего содержания документа, на данном поприще священнослужитель не преуспел: в своем дневнике он пеняет, что «… ежегодно терял деньги на аренде пастбищ и содержании коров». У. Хоннивелл пишет, что 01.05.1602 г. «привез на Чидлейский рынок так много продовольствия, что это стоило мне 13 пенсов». А 15.05. 1602 г. он привез на этот же рынок 3 сыра и продал за 10 пенсов.
В то же время, используемые нами источники, фиксирующие хозяйственную жизнь фермерского хозяйства, свидетельствуют о том, что молочные коровы играли в них сугубо вторичную роль, а продажа молока, масла или сыра была лишь вторичным источником доходов и осуществлялась лишь от случая к случаю. Наглядным примером этого может служить ферма Лодера. Несмотря на то, что на ней в разные годы содержалось от 7 до 12 голов крупнорогатого скота, молочные коровы даже не могли полностью обеспечить своего хозяина маслом и сыром на весь год – в 1613 г., по подсчётам фермера, было произведено сыра на сумму в 3 ф.ст. 5 шил. при том, что общее количество потребленного на ферме сыра было оценено им примерно в 6 ф.ст.. Впрочем, его хозяйство едва ли можно считать в этом отношении показательным: по мнению В.Ф. Семенова, животноводство было поставлено фермером очень плохо. Однако есть и другие примеры, говорящие в пользу того, что молочное хозяйство не играло заметной роли в структуре крупной фермы. Так, Г. Бест, располагавший 14 молочными коровами, о продаже масла упоминается только раз, а в хозяйстве Н.Тоука, специализировавшегося на разведении и продаже крупнорогатого скота, о продаже молока и молочных продуктов не упоминается вовсе. К этому стоит добавить, что, даже, несмотря на рост цен, стоимость молочных продуктов на фоне других продуктов питания была весьма умеренной. Таким образом, производство молочных продуктов даже в большом объёме едва ли могло дать фермеру значительные доходы, сопоставимые с теми, которые он мог иметь, к примеру, от земледелия. Соответственно, в рамках крупного хозяйства концентрировать излишнее внимание на молочном хозяйстве было с точки зрения хорошего хозяйственника просто нерационально.
Напротив, продажа крупнорогатого скота с коммерческой точки зрения выглядела весьма привлекательно. На протяжении XVI-XVII вв. цены на него продолжали расти: если в 1560-ые взрослый бык стоил 2-3 ф.ст., то уже в первой половине XVII в. - от 4,5 ф.ст. и выше. В частности, в дневнике герефордширского священника Уолтера Пауэлла в 1650 г. упоминается о продаже его сыном двух быков за 10 ф.ст. При подобной динамике цен в первой половине XVII в. продажа даже небольшого стада могла дать своему владельцу значительный доход. Наиболее востребованными породами в этом плане были длиннорогие коровы из Йоркшира, Дербишира, Ланкашира и Стаффордшира: в зависимости от добротности и внешнего вида, они могли стоить от 2,5 до 3,5 ф. ст., молодые бычки (steer), шли по цене 3-4 ф. ст. за голову. Быки, в отличие от коров, продавались в двух разновидностях: для последующего забоя («to feede») и для работы («to work»), причём в последнем случае животные стоили, в среднем, на полфунта дешевле. В дальнейшем, на протяжении XVII в., цены на скот продолжали расти, хотя и не так быстро – в протоколах суда ассизы по графству Кент (1680-е гг.), в частности, упоминаются случаи, связанные с похищением скота: похищенные быки, оценивались судьми в 4-6 ф.ст., коровы – в 3-4 ф.ст.. Наравне с овцами, крупный рогатый скот отличался большой ликвидностью, причём для этого было даже не обязательно ехать на специализированную ярмарку. Показательно, что лендлорды охотно принимали скот в качестве файна от своих держателей в манорах. Так лорд Чарльз Ховард в 1648 г., собирая файны со своих держателей в графстве Камберленд, из полученных в общей сложности 212 ф.ст. - 25 ф. ст. получил в натуральной форме, т.е. в виде взрослых быков и коров.
Таким образом, крупнорогатый скот отличался высокой рентабельностью и ликвидностью, что, в свою очередь, делало его привлекательным объектом для фермеров. Поскольку главным условием для подобного рода занятий было наличие в руках значительных земельных площадей, данное направление должно было пользовалось особой популярностью у крупных фермеров. Как и овцы, коровы большую часть года паслись на открытых пастбищах вместе с прочим скотом. В случае нехватки собственных пастбищ широко практиковалась их кратковременная аренда. Упоминания об этом можно встретить у Г. Беста: для своих коров он арендовал участки пастбища в соседних поселениях по цене 2 шилл. за один участок. А в случае, когда хозяйство было поставлено на более широкую ногу, предприниматель мог арендовать целые фермы и поместья, как, например, это делал Н. Тоук.
Располагая необходимым количеством земли, фермер мог организовать на них доходное разведение крупнорогатого скота с его последующей реализацией на рынке. В качестве примера можно привести хозяйство Джона Лоутера, проживавшего в первой половине XVII в. в графстве Камберленд. В своём маноре он содержал большое количество скота, в том числе и крупнорогатого, оцениваемого им в огромную сумму в 20 000 ф.ст.. В его расходной книге неоднократно можно встретить упоминания о продаже значительных партий крупнорогатого скота на местных рынках: в частности, в 1628 г. им было продано 140 голов на сумму в 430 ф.ст. А вот Н.Тоук, используя свои пастбища и, арендуя близлежащие фермы, на протяжении всего года откармливал купленный у соседей крупнорогатый скот, который затем реализовывался десятками голов в конце сентября - начале октября. Учитывая, что им реализовывалась лишь часть поголовья его стада, можно предположить, что общее количество животных, содержавшихся им на полях, составляло несколько сотен голов.
Теперь попытаемся рассчитать рентабельность разведения крупнорогатого скота на примере кентского фермерского хозяйства Н. Тоука. В 1630 г. этот фермер-джентри продал 100 голов скота разного пола и возраста, выручив за них 383 ф. ст. К сожалению, сумма, затраченные на содержание скота в течение года в расходной книге не указана, однако, на основе косвенных данных других источников мы попытаемся её рассчитать. Так беркширский фермер Дж. Лодер в 1613 г. затратил на содержание 500 овец сена и соломы на сумму 61 ф.ст., или 2,5 шил. на одно животное. Г. Бест, в свою очередь, сообщает, что средние корова или бык потребляют корма в 5 раз больше чем одна овца. Исходя из этих цифр видно, что затраты на содержание всего поголовья крупнорогатого скота в поместье Тоука должны были составить примерно такую же сумму. Добавив к этому 7-8 ф.ст., необходимые для оплаты работы одного-двух пастухов и прочие сопутствующие расходы, мы получим порядка 70-80 ф.ст., что, по вычету этой суммы из полученного дохода, даёт чистую прибыль в размере 300 ф.ст. Правда, расчёты сделаны с учетом того, что на протяжении большей части года скот пасся на собственных пастбищах. Если же пастбища арендовались – а именно это и делал Н. Тоук – то вышеуказанная прибыль должна была существенно сократиться. Однако даже в этом случае скотоводство оставалось весьма рентабельным видом сельскохозяйственного предпринимательства, дававшего прибыль в 200-250% по сравнению с вложенными средствами.
Разведение крупнорогатого скота, наравне с овцеводством, играло в структуре данных ферм одну из ведущих ролей. Рост цен на молоко и молочную продукцию, начавшийся со второй половине XVI в., равно как и высокая продуктивность английских коров, способствовали возникновению на территории королевства специализированных молочных ферм. Подобного рода хозяйства были достаточно рентабельны, но всё же, значительно уступали по своей прибыльности земледелию или мясному скотоводству. Подобный расклад делал молочную ферму оптимальным вариантом для фермеров из зажиточных крестьян, не располагавших значительными земельными угодьями. Однако извлекаемые из такой фермы доходы не могли удовлетворить крупного фермера. Поэтому в рамках подобных хозяйств в первой половине XVII в. производство молока и молочных продуктов всегда играло вторичную роль и, главным образом, было призвано обеспечить внутренние нужды проживающего на ферме семейства. Напротив, разведение мясных пород крупнорогатого скота могло принести по-настоящему большие деньги, что было обусловлено высоким спросом на мясо и низкой себестоимостью данного производства (за стадом в несколько сотен голов присматривало не более 2-3 человек-А.Ш., В.М.). При недостатке земли фермеры широко прибегали к её аренде, причем, она могла носить как феодальный, так и капиталистический характер. К последнему случаю, в частности, стоит отнести и летнюю аренду небольших огороженных участков пастбища (closes или geasts). Разведение крупнорогатого скота носило характер годового цикла. В течение календарного года фермеры закупали молодых животных на ярмарках и в соседних крестьянских хозяйствах, а в конце сентября они реализовывали выращенных коров и быков на близлежащих рынках. По своей рентабельности данный вид деятельности занимал одно из первых мест и был вполне сопоставим с выращиванием наиболее рентабельных земледельческих культур. Как следствие, именно фермеры-скотоводы были одними из первых, кто к середине XVII в., практически, полностью перевел свое хозяйство на капиталистические рельсы и для дальнейшего развития своих хозяйств им недоставало только одного — отмены феодальной собственности на землю.
Примерно то же самое можно говорить о разведении в крупных имениях куропаток и лебедей. Несколько на ином положении находились голуби. Почти в каждом, изученном нами фермерском хозяйстве имелась голубятня, снабжавшая хозяйство удобрением для полей и, иногда, свежей голубятиной. Коммерческий эффект голубятни достаточно четко проиллюстрирован в расходной книге Лодера. В 1613 г. фермер оценил доход от своей голубятни в сумму 5,5 ф.ст.: в полтора ф.ст. им был оценен произведенный голубями помет, и в 4 ф.ст – забитые молодые птицы. Для крестьянина это был бы неплохой прибавок к основным доходам, однако для хозяйства Лодера такая сумма была крайне невелика.
Наконец, последним источником фермерских доходов является пчеловодство. Однако коммерческая значимость разведения пчел также находится под большим сомнением. В то же время нельзя исключать, что в ряде случаев большая пасека могла рассматриваться как самостоятельный источник дохода. Пасека могла быть хорошим подспорьем в малом или среднем фермерском хозяйстве. С другой стороны, умение разводить пчёл считалось одним из важнейших умений любого хозяйственника. Практические сведения из области пчеловодства, в свою очередь, можно найти и у Г. Беста. Он приводит весьма обширные сведения из практики по уходу за пчёлами, а также о процедуре их переселения в другие улья и о сборе меда. Однако в том, что все эти знания применялись Бестом на практике, нас заставляют усомниться, по крайней мере, два факта. Первый – Бест напрямую ссылается на труд по пчеловодству некоего Джона Левита, что наводит на мысль о том, что большая часть его «практических» знаний была позаимствована от других. Во-вторых, им не приведено никаких конкретных цифр о количестве ульев в его хозяйстве и количестве получаемого из них ежегодно меда. Это, в свою очередь, наводит на мысль о том, что пчеловодство интересовало Беста не как способ реального заработка, а как определенное искусство и способ реализовать на практике свои теоретические знания в этой сфере.
Неотъемлемой чертой фермерского хозяйства первой половины XVII вв. было использование наёмного труда. Разумеется, для Англии это явление отнюдь не было чем-то принципиально новым; наёмный труд, как известно, довольно широко использовался в королевстве ещё со времени Средневековья. Несмотря на это, труд наёмных батраков в то время вовсе не являлся основой аграрной экономики, поскольку большинство крестьян находились в статусе вилланов и были в поземельной и судебной зависимости от своих лордов. Господствующей хозяйственной единицей оставался феодальный манор, основанный на полупринудительном труде мелких держателей, плативших натуральную и денежную ренту и, отрабатывавших на полях лендлордов. Однако по мере того, как деревня втягивалась в товарно-денежные отношения, росло число держателей, которые, по разным причинам или полностью потеряли свои земельные держания, или сохраняли лишь небольшие приусадебные хозяйства, превращаясь, таким образом, в коттеров. Иными словами, на протяжении XVI в. в Англии появляется сельский слой общества, который мог существовать исключительно лишь за счёт продажи своих рабочих рук. В то же время дальнейшее развитие внутреннего рынка способствовало появлению крупных товарных хозяйств, способных поглотить часть избыточной рабочей силы. Тем не менее, это вовсе не означало полной перестройки экономической системы, и в XVI- первой половине XVII в. капиталистическое использование наемного труда продолжало сочетаться с полуфеодальными методами эксплуатации. Соответственно, в этот период в деревне существовало несколько категорий наёмных рабочих, чьё положение существенно дифференцировалось. Кроме того, в изучаемый период существовала практика установления уровня заработной платы сельских наёмных рабочих мировыми судьями графств. В связи с этим каждую из этих категорий уместно рассматривать в отдельности.
К первой группе рабочих относились слуги, постоянно проживающие при ферме. Стоит отметить, что статус этих людей сохранял в себе значительное количество феодальных пережитков и, в какой-то степени, даже напоминал положение средневековой дворни. Как правило, постоянный штат слуг, проживающих на территории фермы или в непосредственной близости от неё, не превышал десятка человек. Данная цифра была обусловлена экономической целесообразностью: большее количество людей просто оставалось бы без работы на протяжении большей части года. В частности, в хозяйстве Г. Беста в 1641 г. были занято 8 человек: пятеро слуг-мужчин и три служанки. Все они работали у него на протяжении нескольких лет, ежегодно получая жалование. Хотя все слуги выполняли сельскохозяйственные работы общего характера, каждый из них, как правило, нанимался с определенной целью. Так, основной специализацией работавших на ферме неких Кристиана Пирсена и Генри Вайса были косьба и посевные работы. Двое других работников, Томас Смит и Генри Пиндер, исполняли функции пахаря и извозчика соответственно. В помощь этим четырём был также нанят некий Роберт Уорт и мальчик по имени Джордж. Кроме того, в его хозяйстве постоянно находился один пастух. На протяжении 1630-х годов эту работу выполнял местный житель некий Саймон Хьюсон, позднее, в 1640 году, функции пастуха перешли к некоему Уильяму Тедмену. Три служанки – Элси Фокс, Джоан Теми и Присцилла Браун – выполняли все работы по дому, ухаживали за крупнорогатым скотом и занимались молочным хозяйством, а во время сбора урожая, судя по всему, также принимали участие в жатве.
Аналогичную картину мы можем наблюдать в хозяйстве Н. Тоука. Основу постоянного контингента его хозяйства составляли местные малоземельные крестьяне, многие их которых работали на него годами. Так, фамилия Джорджа Гиллама постоянно фигурирует в расходной книге с 1624 по 1639 года. Нередко крестьяне работали целыми семьями: например, в 1624 году в записях Тоука фиксирована выплата денег сыну и отцу, а в период с 1617 по 1646 годы в расходной книге неоднократно встречаются мужчины по фамилии Картер, которые, очевидно, были братьями. Вместе со взрослыми батраками часто работали их дети, жалование которых выдавалось их родителям. На ферме Р. Лодера в разные годы постоянно работало от 4 до 5 человек: обычно это были двое взрослых мужчин, две женщины и мальчик по имени Джек Эндрюс.
Заработная плата данной категории рабочих выдавалась: за три месяца (quarter), за полгода или за год. В зависимости от пола, возраста и квалификации жалованье слуг существенно дифференцировалось.
Отметим, что мужчины на ферме Лодера получали значительно больше денег за свой труд, чем женщины. Если зарплата служанок не превышала отметки в 2 ф.ст. 7 шил, то мужчины получали от 2 ф.ст. до 13 ф. ст. Также бросается в глаза тот факт, что наибольшие зарплаты в хозяйстве Лодера получали извозчики: 13 ф. ст. 10 шил., выплаченные в 1617 г. Уильяму Вестону, являются рекордной отметкой, зафиксированной во всех изученных нами источниках. Видимо, повышенная ставка была связана с тем, что эта работа требовала определенного опыта и навыка в обращении с животными. По этой же причине повышенное жалованье, как правило, получали пастухи: к примеру, в хозяйстве Г. Беста они получали 4-5 ф. ст. в год против 2-3 фунтов, получаемых другими работниками.
Все вышеназванные тенденции достаточно чётко прослеживаются и в других хозяйствах этого периода. Средняя годовая заработная плата мужчины-слуги колебалась в пределах 3,5-4 ф. ст., в то время, как у женщин составляла 2-2,5 ф. ст.; отметка в 3 ф. ст., судя по всему, была для них максимальной. Иногда денежная оплата могла сочетаться с натуральной: в качестве части вознаграждения наниматель выдавал работнику несколько бушелей пшеницы или поросёнка.
Для сравнения отметим, что в 1610 г. в одном из фермерских хозяйств Рутленда мужчине косцу сена (haymaker) платили за день работы 4 пенса, а женщине за ту же работу – 2 пенса. За день работы на скирдовании(stooker) мужчине платили 5 пенсов, а за день работы жнецом (reaper) - 4 пенса. Женщине за ту же работу платили 3 пенса. В то же время плотник получал за день работы 8 пенсов, «другой» плотник (очевидно не столь искусный- В.М., А. Ш.) – 5 пенсов, искусный каменщик получал 8 пенсов, а «грубый» каменщик – 5 пенсов. Известно, что в тот же год, мировые судьи сотни Оукгэм определили уровень подённой заработной платы не более 10 пенсов. Жнец (мужчина) — 8 пенсов, жнец (женщина)- 6 пенсов, заработок «обыкновенного рабочего» (т.е. разнорабочего) в период работы от Пасхи до Михайлова дня (т.е. весной и летом) в 7 пенсов, а от Михайлова дня до Пасхи (т.е. осень-начало весны) в 6 пенсов. Плата ремесленникам летом должна была составлять от 9 до 10 пенсов, а зимой 8 пенсов. Ещё Дж. Роджерс заметил, что такой уровень заработной платы сохранялся там до 1634 г. В целом, подсчёты Дж. Роджерса свидетельствуют о постепенном падении реальной заработной платы сельских наёмных рабочих за период с 1581 по 1660 гг. Правда, автор в своих подсчётах за основу берёт цены на пшеницу за тот же период. На наш взгляд — это не совсем корректно, ибо сельские рабочие в большей мере питались не пшеничным хлебом, а хлебом, выпеченным из более дешёвого зерна (рожь, ячмень).
В 1640-е гг. годовая зарплата слуги фермера Ричарда Бэкса из Суррея, постоянно проживавшего на ферме и получавшего питание, составляла от 4 ф. ст. 15 ш. до 5 ф.ст. А в 1685 г. власти Сомерсетшира установили годовой уровень оплаты слугам мужчинам 4 ф.ст. 10 шил., женщинам – 2 ф.ст. 10 шил., плата за скирдование за день работы – 1 шил. 2 пенса (без питания) и 7 пенсов с питанием и питьём. За косьбу - 7 пенсов (без питания) и 4 пенса с питанием и питьем, жнецам урожая. Ремесленники за день работы получали немного больше. Судя по цифровым данным Дж. Роджерса уровень заработной платы сельских рабочих в первой половине XVII в. был гораздо ниже, чем в конце XV-начале XVI вв. Очевидно это можно объяснить более широким рынком дешёвой рабочей силы в первой половине XVII в., нежели в предыдущий период. Такое положение на рынке труда было, безусловно, выгодно фермерам.
Однако подобные заработки были более чем скромными. Тот же Р.Лодер, к примеру, сообщает, что на продовольственное содержание четырёх слуг ему в год требовалось 9-10 ф. ст. или около 2-2,5 ф.ст. на одного человека. Ещё выше планку прожиточного минимума поднимает Г. Бест. Он указывает, что одному человеку на пропитание требовалось 5 пенсов в день, что, в перерасчете на год составляло 7,5 ф. ст. А девонширский фермер У. Хоннивелл, когда ему понадобилось, выяснил, что на питание работникам необходимо 6 пенсов в день Исходя из этих цифр, получается, что среднего жалованья рабочего фермы едва ли хватало на его существование.
С другой стороны, проживая на ферме, рабочий не тратил денег ни на питание, ни на рабочую одежду, которую он, как правило, также получал от хозяина. В результате этого они имели возможность откладывать часть заработанных денег или тратить их на другие нужды. В случае, если работник смог зарекомендовать себя с хорошей стороны, хозяин старался привязать его ко двору, повышая заработную плату. Эта тенденция, к примеру, весьма чётко прослеживается у Г. Беста. Фермер пишет, что в первый год он заплатил одному из своих работников, Кристоферу Пирсену 3 ф. ст. 5 шил., и, поскольку тот показал себя «хорошим сеяльщиком и очень хорошим жнецом», в следующем году выплатил ему уже 4 ф. ст. Аналогичную прибавку в размере 20-30% он выплатил нескольким другим рабочим. Наибольшей динамики в этом плане смогла добиться служанка П. Браун: в первый год службы она получила всего лишь 18 шил., во второй – 24 шил., на третий год её заработок составил 28 шил., а в четвертом году, в случае безупречного выполнения своих обязанностей, ей было обещано уже 38 шил.
Таким образом, положение данной категории рабочих, по сравнению с другими, отличалось относительной стабильностью. Постоянно проживая на территории фермерского хозяйства, они на протяжении года были обеспечены пищей, работой и, хотя и небольшим, но стабильным доходом. Более того, при совместном проживании и близком общении слуги нередко устанавливали тесные отношения со своим хозяином и рассматривались, в какой-то степени, даже как члены фермерской семьи. Несомненно, подобный уклад, несмотря на развивающиеся в сельском хозяйстве капиталистические отношения, всё ещё продолжал сохраняться.
Феодальные пережитки довольно четко просматриваются и в случае со второй категории рабочих, чей труд также использовался на ферме. К этой группе следует отнести лиц, которые, согласно установившемуся в маноре обычаю, держали земельные участки от его владельца. Здесь следует заметить, что, хотя личная зависимость крестьян-вилланов фактически была отменена в Англии ещё в XIV-XV вв., они, став копигольдерами, помимо выплаты ренты, по-прежнему продолжали нести в пользу своего лорда разнообразные повинности, в число которых могли быть и отработка на господском поле. Причем в том случае, если лендлорд сдавал землю в аренду, то к арендатору переходило право на использование труда проживающих на земле крестьян-копигольдеров. Впрочем, в XVI в. трудовая повинность обычных держателей была чисто символической и составляла всего лишь несколько дней в году. В первой половине XVII веке отношения между владельцем земли и её держателями полностью переходят на капиталистическую колею. За пользование землей держатель лишь выплачивал установленную ренту, а фермер, в свою очередь, оплачивал выполненную в его пользу работу. Однако в отличие от рабочих первой категории, арендаторы не работали на ферме постоянно: их труд использовался лишь эпизодически.
Для наглядности рассмотрим использование труда лиц, арендовавших земельные участки и коттеджи на землях, принадлежавшего Г. Бесту манора Элмсвелл. Как правило, он нанимал своих арендаторов во время сбора урожая; так, им зафиксировано, что в 1628 году его держатели Томас Бонвик и Леонард Гудел были привлечены им для обмолота зерна. Вместе с тем, эти люди могли привлекаться в другое время и для других целей. В частности, когда Бест арендовал пастбища для своих телят и молодых бычков, другой его держатель – Лоуренс Мидлтон – был отправлен для переговоров в качестве доверенного лица. Поскольку поручаемая таким лицам работа была разовой, её стоимость устанавливалась по договорённости или зависела от конечного результата. В частности, при обмолоте зерна наёмный работник получал, в зависимости, от сорта обмолачиваемых колосьев, от 4 до 8 пенсов за бушель. Иногда денежная плата сочеталась с натуральной, т.е. к деньгам могли быть добавлены 1-2 бушеля овса или ячменя.
К третьей категории работников следует отнести батраков-подёнщиков, нанимаемых фермером на период сбора урожая в августе и сентябре. Как и в случае с арендаторами, оплата труда батраков осуществлялась на сдельной основе. Обычно такие работники нанимались сроком от нескольких дней до одной-двух недель; в последнем случае средняя плата за один день труда была несколько меньшей. Всё время, пока батраки жили на ферме, хозяин должен был их кормить и предоставлять ночлег (стоимость пищи вычиталась из их зарплаты). Условия проживания батраков, если верить тому же Бесту, были вполне сносные: рабочие спали на простынях, а в их рацион питания, помимо прочего, включались молочные продукты и баранина.
Другой фермер У.Хоннивел заключил однажды соглашение с Мик. Андерхеем на условиях уплаты ему за труд 4,5 пенса в день при его занятости два дня в неделю и выплатил ему аванс в размере 9,5 пенсов. В дневнике он отмечает, что потратил 6 пенсов в день на питание каждого из своих рабочих. Во время жатвы ржи он платил мужчинам -12 пенсов в день, а женщинам – 5-6 пенсов в день. Некоему Роджеру Семпфорду, который нанялся к нему сроком на год, он должен был заплатить 4 ш.4 пенса. Фермер мог в счет зарплаты предоставить одежду своему наемному работнику на 6 ш.
За относительный комфорт рабочим приходилось расплачиваться тяжелым трудом: рабочий день во время страды начинался в семь часов утра и с перерывом на обед, длился до заката солнца. Оплата за труд дифференцировалась в зависимости от возраста, пола и квалификации работника. Наиболее высокооплачиваемой работой была косьба – согласно Бесту, хороший косец (mower) зарабатывал в день по 10 пенсов. Несколько меньше получали жнецы (sheares), вязальщики (binders; вязальщики двигались за жнецами и увязывали в снопы срезанные колосья –В.М., А.Ш.) – 8 пенсов в день. Большинство других работ оплачивалось по тарифу 3-6 пенсов в день. В целом, в источниках упоминается около 20 видов сельскохозяйственных «специальностей», в том числе, и такие необычные, как ловец кротов – в данном случае, работник получал 10-12 пенсов за дюжину убитых животных.
Заметим, что оплата труда женщин и детей, как и в случае с постоянно проживающими при ферме слугами, всегда была ниже. К примеру, Г. Бест, рассказывая о дёрганье гороха, пишет, что мужчина получал за эту работу 8 пенсов в день против 6 пенсов у женщин. Сам он, впрочем, объяснял это тем, что мужчины сильнее физически, и, следовательно, могут проделать за определённое время больший объём работы. Тем не менее, сопоставление материалов данного источника с другими позволяют предположить, что 4-6 пенсов в день были максимальной ставкой для женщин-батрачек, в то время как батраки-мужчины зарабатывали в день от 6 до 8-10 и даже 11 пенсов. Труд подростков оплачивался ещё ниже, чем женский. В частности, в кентском поместье Тоука за день сбор хмеля мальчики получали 4 пенса в день против 6 пенсов у сборщиц-женщин.
Помимо ежедневной оплаты существовал вариант с оплатой труда по объёму выполненных работ. Записи, фиксирующие подобный способ оплаты, в частности, неоднократно, встречаются в расходной книге Н. Тоука: к примеру, 12 августа 1617 г. он выплатил своим работникам около 2 ф. ст. за выкос 10 акров луга. Аналогичный способ оплаты применялся им при стрижке и мытье овец, заготовке древесины и др., впрочем, в расходной книге зафиксированы и подённые выплаты, что позволяет сделать вывод о том, что он комбинировал два вышеуказанных способа оплаты труда. Из других особенностей использования наёмного труда в хозяйстве Н. Тоука следует отметить, что зарплата подёнщика была там несколько выше, чем у Беста, и в ряде случаев, могла составлять даже 1-2 шиллинга в день.
Можно констатировать, что основной производительной силой в изученных нами фермерских хозяйствах выступали наёмные рабочие. Это позволяет говорить, что на этих фермах доминировали капиталистические принципы ведения хозяйства. В то же время нельзя не отметить, что они были отягощены феодальными пережитками, и рабочие, чей труд использовался фермером, нередко проживали при его доме или были его держателями. Кроме того, определение максимального уровня заработной платы наёмным рабочим на собраниях мировых судей тоже являлась, по сути, феодальным пережитком и тормозила формирование рынка наёмного труда, ограничивая возможность фермеров материально стимулировать своих наёмных рабочих.
Масштабы применения наёмного труда в фермерских хозяйствах были ещё сравнительно невелики: обычно постоянный штат рабочих даже в хозяйстве, занимавшем площадь в несколько сотен акров, не превышал десятка человек. Жалование рабочих, проживающих при ферме, выплачивалось через определённые промежутки времени и могло дополняться прибавками в натуральной форме. Если в хозяйстве требовалась дополнительная рабочая сила – чаще всего это относилось к периоду сбора урожая – фермер нанимал на определённый срок своих арендаторов или жителей близлежащей деревни. Оплата труда в данном случае проводилась либо по подённому принципу, либо по факту выполнения заранее оговоренного объёма работ.
Оплата труда наёмных рабочих сильно дифференцировалась. Наиболее высоко, как правило, оплачивался труд, требовавший специальных навыков и определенного опыта. Прежде всего, это относилось к пастухам и извозчикам, а также пахарям и косцам. Хотя женщины выполняли тот же объём работы, что и мужчины, их заработная плата почти всегда была в 1,5-2 раза меньше. В частности, средний заработок служанки на ферме составлял 30-40 шил. в год, а заработная плата подёнщицы никогда не превышала отметки 6 пенсов в день, что было ниже прожиточного минимума того времени. Дети и подростки, как правило, получали ещё меньше. Таким образом, средний заработок рабочего был весьма невысок, и нередко уступал по размеру прожиточному минимуму той эпохи, составлявшему не менее 5 ф. ст. в год.
В то же время, было бы неверно рассматривать отношения наёмного рабочего и его нанимателя сугубо с точки зрения их антагонизма. Материалы изученных источников позволяют сделать вывод о том, что условия проживания батраков на территории фермы, как и их питание, были вполне удовлетворительными для того времени, а постоянно проживающие при ферме слуги нередко устанавливали с хозяином тесные личные отношения. Однако сохранение подобных отношений было уже не более чем архаизмом, лишь контрастно подчёркивавшим окончательное утверждение наёмного труда на фермах.
Таким образом, исследование источников по нескольким фермерским хозяйствам позволяет нам дополнить существующие представления об английском фермерстве первой половины XVII века.
Прежде всего, отметим факт значительного проникновения капиталистического уклада в структуру фермерских хозяйств. Можно утверждать, что в данных фермерских хозяйствах определяющую роль играли уже не феодальные, а капиталистические черты. В землевладении это находило выражение в том, что наряду с традиционными для Англии держаниями в форме фригольда или копигольда всё большее значение приобретала земля, получаемая фермерами на основании кратковременной капиталистической аренды. И если, к примеру, в хозяйстве Г. Беста данный вид аренды играл второстепенную роль, то в случае с фермером-джентри Тоуком она играла уже решающее значение. Таким образом, используемая в хозяйствах фермеров земля всё более приобретала черты буржуазной собственности. Впрочем, здесь необходимо отметить, что даже в случае, если большая часть земли держалась фермером на ленных правах, это не мешало ему хозяйствовать капиталистическими методами.
То же самое можно сказать о феодальной ренте, выплачиваемой фермерами лендлордам. Эта рента, в совокупности с церковной десятиной и налогами в пользу бедных, не была чрезвычайно обременительной для них, а если учесть, что в дореволюционной Англии отсутствовала система регулярного налогообложения, то общий объём фермерских выплат и вовсе мог носить чисто символический характер. Иными словами, получая высокие «буржуазные» доходы, собственники изученных нами хозяйств несли финансовое бремя, характерное для феодального общества, что, несомненно, было для них выгодно.
Данный расклад начал меняться во время периода безпарламентского правления Карла I Стюарта (1629-1640 гг.), во время которого, как известно, король произвольно вводил различные поборы, шедшие на пополнение казны, а с 1641 г. – и на военные нужды. Однако даже тогда уплачиваемые землевладельцами суммы все равно оставались вторичной статьёй в их расходах. Так, к примеру, максимальные выплаты кентского фермера-джентри Н. Тоука в 1644 г. составили сумму в 73 ф. ст., что, по отношению к извлекаемым им из поместья годовыми прибылями составляло 8-10% (показательно, что выплаты были наложены на роялиста Тоука не королем, а парламентским правительством).
Cочетание феодальных и капиталистических черт в поземельных отношениях, довольно-таки четко просматривался и в области применения наемного труда.
Общей чертой всех исследованных ферм следует считать сходные методы хозяйствования. В этом отношении хозяйства как джентри Тоука и Беста, так и йомена Лодера были практически идентичны, и различия между ними были количественными, но никак не качественными. Несколько отличалось хозяйство девонширского фермера У. Хоннивелла, который вкладывал значительные денежных средства в ростовщичество и немало тратил на личные развлечения. Наряду с организацией хозяйственной деятельности, все вышеперечисленные фермерские хозяйства были высокорентабельными. Несмотря на низкий (по сравнению с настоящим временем) уровень развития агротехники, они ежегодно получали прибыли, составлявшие 100-200% от вложенных в хозяйство средств.
В изученных фермерских хозяйствах отмечается интерес их владельцев к агрокультуре и агротехники, хотя на практике всякие агрономические новшества внедрялись медленно.
Несмотря на сохранение феодальной собственности на землю, изученные нами фермерские хозяйства в данный период функционировали уже во многом на капиталистической основе. Как фермеры-джентри, так и фермеры-йомены, используя наемный труд, извлекали из своих хозяйств значительную прибыль в денежной форме, постепенно сливаясь в единую экономическую категорию – категорию фермеров-предпринимателей.
Полный текст статьи с научно-справочным аппаратом см.: Митрофанов В.П., Шабаев А.Н. Английские фермеры первой половины XVII (по материалам расходных книг и дневнков) // Новая и новейшая история. №3, 2016. с.3-19). Просьба ссылаться на печатный вариант статьи.