Социальные связи и взаимоотношения английских крестьян в непроизводственной сфере

© Автор: Митрофанов В.П.

Экономические и социальные изменения в английской деревне данного периода были предметом специального изучения, как в отечественной, так и англоязычной историографии. Достаточно упомянуть работы И.Граната [Гранат 1908:319], И.Г. Попова-Ленского [Попов-Ленский 1929:294-305], В.Ф. Семёнова [Семёнов 1964:228-250], В.В. В.М.Лавровского [Лавровский 1958:179; 1966: 7-165], М.А. Барга [Барг 1991: 59-67], М.В. Винокуровой [Винокурова 1992:290; 2004:493], Э. Керриджа [Kerridge 1967:428; 1969: 216; 1992: 216; 1973: 180], Дж. Тирск [Thirsk J.1957: 350; 1967: 200-255; 1978: 290; 1984: 420], Дж. Мартина [Martin 1983: 255], A Кассмаул [Kussmaul 1990: 216], М. Овертона [Overton 1996: 118-139] и др. Непроизводственная сфера жизни английской деревни исследована в гораздо меньшей мере. В отечественной историографии её отчасти затрагивали лишь С.И. Архангельский [Архангельский 1955:205-212; 1951: 251-266; 1960:355], Ю.М. Сапрыкин, [Сапрыкин 1963: 99; 1964: 228-250].

Прежде всего, рассмотрим такой непроизводственный аспект, как участие крестьян в смотрах военных ополчений графств. Как известно, в Англии изучаемого периода не было постоянной сухопутной армии, а вместо этого на местах собирались военные ополчения, в которые призывались не только горожане, но и крестьяне. Эти ополчения собирались, хотя и нерегулярно, но власти контролировали их и использовали для смотра вооружения, амуниции и проведение элементарных военных учений.

Известно, что ещё в годы правления Елизаветы I Тюдор на подобные сборы призывали всех крестьян мужского пола в возрасте от 16 до 60 лет. Однако в первой половине XVII в. применялся принцип отбора в ополчения. Это выразилось в том, что при составлении списков ополченцев выделяли «обученных» и «не обученных» военному делу, а на смотры вызывали в основном только «обученных». Естественно, что в таком случае крестьяне, записанные как «обученные» вызывались на них периодически. На подобных смотрах в одной воинской команде ополченцев (trained band) оказывались крестьяне из разных сотен и селений графства [Boyton 1967: 14].

В источниках нет прямых указаний об общем количестве крестьян, участвовавших в военных смотрах по всем годам данного периода и по всем графствам королевства.

Данные о численности участников военных смотров в отдельные годы первой половины XVII в. по ряду графств также дают значительные количества участников, большая часть которых, несомненно, была из крестьян [Митрофанов 2011:294-297]. Так, например, в сотне Эйнсфорд графства Норфолк в 1608 г. от 26 селений на смотр явилось 147 человек. Причём, количество явившихся от каждого селения варьировало от 2 до 26 крестьян, а общее количество уклонившихся от участия в смотрах составило только пять человек, т.е 3,4% [Supplimentary 1936:28-29]. Значительную часть участников смотров давали зажиточные крестьяне-йомены, которые формировали контингент стрелков из арбалетов и тяжеловооружённых пехотинцев. Основная же масса крестьян записывалась в свитки смотров традиционно в качестве лучников [Supplimentary 1936:28-29].

В целом, в свете сохранившихся данных источников, не приходится сомневаться, что подавляющая часть участников военных смотров ополчений состояла, именно, из крестьян.

Сроки проведения военных смотров ополчений хотя и были непродолжительными, но, тем не менее, крестьянам приходилось отрываться от своего хозяйства и от своей общины. Они оказывались как бы уже на статусе военнослужащих, а значит, их образ жизни на несколько дней становился совершенно иным. Явившись на военные смотры, крестьяне приносили особую клятву. Теперь они должны были выполнять различные команды своих офицеров, взаимодействовать в строю и на учениях, соблюдать элементарную воинскую дисциплину, субординацию и т. п. Собирание в одном месте значительного количества крестьян из разных мест для проведения смотров ополчений естественно способствовало их общению между собой. Они вполне могли в минуты отдыха обмениваться мнениями на самые разные темы крестьянской жизни и узнать для себя много нового о событиях и явления повседневной жизни своих собратьев по сословию в различных селениях и сотнях своих графств, а также и за их пределами. Могли они и лицезреть пышную одежду и амуницию ополченцев из числа горожан, и джентри, невольно сравнивая её со своим облачением.

Поскольку подобные военные смотры происходили несколько раз в году при участии одних и тех же крестьян-ополченцев, то между ними наверняка складываться приятельские отношения, которые могли перерастать и в определённые деловые связи. Они вполне могли обмениваться сведениями об уровнях рент и файнов в своих манорах, о манориальных обычаях, уровнях арендной платы за землю, ценах на сельскохозяйственную продукцию, т. е. то что всегда интересовало крестьян. Такие регулярные общения неизбежно расширяли кругозор крестьян-ополченцев и по сравнению со своими односельчанами они в этом плане были уже на ступеньку выше.

Регулярный призыв одних и тех же сельчан для участия в военных смотрах со временем становился для них обыденным делом, а это значит, что за свою трудовую жизнь такие крестьяне побывали на них много раз. Несомненно, это накладывало отпечаток на их образ жизни и социальное поведение. Конечно, такие крестьяне имели неплохие навыки владения боевым оружием, обладали элементарными знаниями военной тактики и т.п. Они, несомненно, были более способными к организованным действиям и к дисциплине. Косвенно это подтверждается событиями различных мятежей и восстаний крестьян.

Другой аспект этого непроизводственного аспекта крестьянской повседневности состоял в том, что крестьянские общины должны было ещё согласно статуту 1558 г. хранить определённый запас вооружения, боеприпасов и амуниции для своих ополченцев [Statutes 1819: 4Phil & Mary C.3]. Такой порядок в целом сохранялся и в первой половине XVII в., например, в Норфолке в 1608 г. в девяти селениях одной из сотен норма поставок вооружений для ополчения варьировала от одной единицы огнестрельного оружия до десяти. Причём, в плохом состоянии в том году оружие было только в двух селениях. Наряду с огнестрельным оружием крестьяне этих селений хранили и холодное оружие (копья) в количестве 18 единиц [Supplimentary 1936:26].

В деревнях за хранение вооружения отвечали констебли крестьянских общин и церковноприходские старосты. Они же осуществляли расходование собранных денежных средств общины на закупку вооружения, боеприпасов и амуниции. Такая практика сложилась в английской деревне с 1570-х годов и сохранялась до конца изучаемого периода [Митрофанов 2011: 275-276]. Понятно, что время от времени деревенским должностным лицам приходилось собирать своих односельчан для решения вопроса о денежном обложении на закупку вооружения и амуниции. При этом они должны были учитывать материальное положение каждой крестьянской семьи. Причём, все это контролировалось государственными властями. Приобретенное оружие и амуниция хранилась обычно в местной сельской церкви.

Вполне понятно, что такие дополнительные денежные затраты крестьян ложились немалым финансовым бременем на их скромные доходы от земли, скота и промыслов. Поэтому нередко крестьяне стремились приобретать по минимуму требуемое оружие, боеприпасы и амуницию. Зачастую, они стремились даже просто обмануть власти, беря как бы напрокат оружие и амуницию в соседней деревне, чтобы продемонстрировать на очередном военном смотре. А для этого надо было договариваться с крестьянами соседней деревни об условиях и сроках такой своеобразной практики взятия «на прокат» оружия и амуниции. Однако, вскоре власти обнаружили этот обман и стали предписывать должностным лицам графств проводить одновременно смотры всех воинских команд в один и тот же день [Jcobean 1946: 146].

Имеются сведения о том, что те крестьяне, которые были записаны в списки ополченцев и обязаны являться на смотры ополчений, высказывали властям своё неудовольствие идти пешком к местам проведения этих смотров, неся на себе вооружение и амуницию [Boyton 1967:25]. Действительно, если учесть, что в один конец им порой приходилось преодолевать 20 миль, то, понятно, что даже для физически крепкого человека это была трудная задача. Ведь даже ещё по военным стандартам XVI в. пройти с оружием 12 миль в день уже считалось много. Более того, даже пройти за день с оружием 5-6 миль, да ещё по плохим дорогам было утомительно для человека. Тем не менее, власти упорно настаивали, чтобы крестьяне продвигались к местам проведения военных смотров пешим порядком с оружием и амуницией, если расстояние не превышало 6 миль. Но за это ополченцам выплачивалось государством 1 пенс за милю их пути [Boyton 1967: 25-26].

Крестьянам-ополченцам, удалось, по- видимому, добиться от властей оплаты за каждый день смотра. В начале XVII в. эта плата составляла 9 пенсов за день. Очевидно, эти небольшие успехи крестьян-ополченцев были достигнуты кроме всего прочего и за счёт выставления их совместных требований властям.

В определённой мере укреплению сплочённости крестьян-ополченцев способствовала и практика организации банкетов после проведения военных смотров, которые устраивали власти графств для них, во время которых им предоставлялось не только угощение продуктами питания, но и выпивка [Boyton 1967: 28]. Как известно неформальные мероприятия в виде совместных трапез в период Средневековья повсеместно практиковались в различных общностях и были направлены именно на укрепление социальных связей и взаимоотношений людей.

В контексте практики военных смотров ополчений прослеживается и такой аспект, как уклонение части крестьян от участия в них. Например, в графстве Вустершире и в Стаффордшире часть крестьян стремилась уклониться от участия в смотрах уже на стадии вручения им вызова деревенским констеблем. Так, один констебль из Стаффордшира в 1596 г. жаловался мировым судьям, что когда он вручал двум своим односельчанам вызовы, то они «произнесли очень злую речь и не подчинились требованию явиться на военный смотр» [Boyton 1967: 28-29]. В этом графстве за период с 1596 по 1602 годы в общей сложности по 11-и сотням отказались участвовать в смотрах ополчений 296 крестьян. Причём, многие из них уклонялись от участия в смотрах по нескольку раз, несмотря на судебные преследование их за это местными властями [Boyton 1967: 28-29]. Судя по данным источников, практика уклонения крестьян от участия в военных смотрах ополчений была распространённым явлением и по другим графствам королевства. Так, например, в 1608 г. от пяти селений сотен Норфолка на смотр явилось только половина ополченцев [Supplimentary 1936: 27]. Не исключено, что крестьяне, уклоняясь от участия в этих смотрах, договаривались со своими констеблями и другими местными должностными лицами. К тому же в то время в деревне существовал обычай, согласно которому крестьяне-копигольдеры были обязаны особой выплатой своим лендлордам определённых денежных сумм на их военные расходы. Тоже самое распространялось и на крестьян-лизгольдеров. Такие обязательства даже фиксировались в договорах об аренде, а значит, такие платежи могли уплачивать даже фермеры, арендовавшие земли. И вот в конце XVI-начале XVII в. подобная практика стала вызывать рецидивы «ливрейных свит». Так, например, в 1601 г. некий лендлорд Ричард Чолми мог собрать свою воинскую команду в одном из своих маноров и провести как бы свой личный военный смотр. Причём, он мог отказать вправе присутствовать на нём королевским комиссарам по военным смотрам [Salisbury 1906: 39-40]. Хотя по закону такие лорды тоже должны были присутствовать со своими людьми на военных смотрах ополчений графств, но зачастую отказывались являться и даже настраивали своих крестьян не являться на них. Подобных случаев было немало и порой они рассматривались в суде Звёздной палаты.

О распространенности выставления за лендлордов их крестьян-держателей на военные смотры свидетельствует и то, что в 1611 г. лорд-канцлер Ф.Бэкон вынашивал идею проводить во время смотров устный опрос ополченцев на предмет того, чьими держателями они являются и каков статус их земельного держания [Salisbury 1970: 265].

Таким образом, этот непроизводственный характер взаимоотношений крестьян с лендлордами, установившийся в XVI в., продолжал сохраняться и в начале XVII в., а последние могли использовать своих крестьян-держателей в военных целях по своему усмотрению.

Однако финансовые расходы крестьянских общин на вооружение своих ополченцев с годами возрастало, поскольку власти требовали все чаще приобретать дорогостоящее огнестрельное оружие. Это подтверждается и некоторыми данными в источниках о наказании последних, например, в 1606 г. крестьян за то, что они не имели полагающегося для них оружия для участия в военных смотрах ополчений. В таких случаях крестьяне даже направляли коллективные петиции монарху, в которых утверждали, что они освобождены от сборов денежных средств на вооружение и амуницию своих ополчений [Salisbury 1976: 104].

Надо отметить и тот факт, что королевское правительство могло иногда использовать крестьян-ополченцев из одних графств для подавления волнений крестьян в других графствах. Так это произошло и в 1631 г., когда крестьян-ополченцев (trayned bands) использовали для подавления крестьянского восстания в Динском лесу, где восставшие, захватив мушкеты в доме одного джентльмена, в количестве 500 человек использовали свое вооружение («warlik weapons») и «маршировали, как солдаты с барабанным боем» [Privy Council 1964: 284]. Это свидетельствует об их определённой военной выучке, приобретённой, скорее всего, именно во время проведений военных смотров ополчений. Отметим, что часть крестьян, участвовавших в военных смотрах, по крайней мере, в 1630-е годы могли уже хорошо владеть огнестрельным оружием. Это отмечено на примере восстания крестьян в Уилтшире и в Дорсетшире в 1631 г. [Privy Council 1964; 382].

Таким образом, участие значительного числа крестьян в военных смотрах графств существенно расширяло их непроизводственные контакты и связи как внутри своих маноров, так и за их пределами. Те крестьяне, которые призывались на подобные сборы регулярно, приобретали не только навыки владения оружием и тактики боя, но приучались к дисциплине, субординации, выполнению приказов и распоряжений своих командиров. Они расширяли свой круг знакомств и свой кругозор за счёт общения на смотрах как со своими собратьями по сословию из других селений, так и с представителями горожан и джентри. Кроме того, необходимость сбора средств на вооружение, боеприпасы и амуницию, делегирование на военные смотры части сельчан объективно поддерживало социальные связи крестьян и общинную систему местного управления, которые, как известно, подрывались происходившим аграрным переворотом.

В непроизводственной сфере английской деревни важную роль играло взаимоотношение крестьян с англиканской церковью. Понятно, что в повседневной крестьянской жизни религия и церковь и ранее играли важную роль. Однако особенность данного периода состояла в том, что в стране после торжества Реформация в елизаветинскую эпоху одновременно так или иначе среди населения было распространено три вероисповедания: католицизм, англиканство и кальвинизм (пуританизм). Очевидно, такие идеологические перемены не могли не затронуть крестьян и их взаимоотношения.

Прежде всего, отметим, что английское крестьянство в целом приняло Реформацию и в изучаемый исторический период придерживалось англиканской веры. Само англиканское духовенство в лице приходских священников были уже довольно тесно связаны с деревенским укладом жизни и со своими прихожанами. Они хорошо представляли себе чаяния и нужды крестьян. Их быт был ненамного лучше, чем у большинства крестьян. Так, например, известный впоследствии государственный деятель Самуэль Пипс, описывая в своём дневнике посещение сельского священника в одном из церковных приходов Восточной Англии, отметил его полунищенское существование. У него было весьма бедное жилище, покрытое соломенной крышей, бедная домашняя утварь и т. п. Более того, этот священник даже вынужден был подрабатывать промыслами и ремеслом. Он, например, чтобы прокормить себя и свою семью занимался очисткой конопли [Darby 1936: 455]. Другой приходской священник, викарий из Эссекса, видимо, более благополучный в материальном плане, в своём дневнике записал такую фразу: «Корова отелилась; совершил причащение, присутствовало 14 человек». Кроме того, в своём дневнике, наряду с различными событиями церковной жизни прихода, он писал о ценах на хлеб и сено, об уровне ассиз на хмель, приводил сведения об арендных платах, уровне рент и о земле. К тому же половину своих доходов он имел не от своей пасторской службы, «а от других дел», т. е. скорее всего от своего хозяйства. Он явно был тесно связан как в хозяйственной жизни, так и на бытовом уровне со своими крестьянами-прихожанами. Показательно, что этот викарий, пробывший в должности 43 года, свою последнюю запись в дневнике сделал не о делах духовных, а о чисто крестьянских заботах: «Мы начинаем жатву». [Campbell 1942: 291-293]. К сожалению сколь-нибудь более подробных сведений, о взаимоотношениях крестьянства с приходскими священниками в доступных нам источниках не сохранилось.

Вместе с тем, известно, что во взаимоотношениях крестьян с англиканской церковью со времён во второй половине XVI в. появился весьма щекотливый вопрос, связанный с уплатой десятин. К тому же, как известно, в этом деле появилась ещё и фигура импроприатора, т. е. светского лица получателя десятин, что весьма подрывало финансовую автономию англиканского клира. Ещё в 1552 г. специальная комиссия во главе с Т. Кранмером пыталась урегулировать все сложные вопросы о десятинах для англиканской церкви и обложить десятинами такие виды крестьянской деятельности как помол зерна на мельницах, добыча торфа, угля, камня, овцеводство, которые наиболее оспаривались ими [Hill 1956: 102]. Но тогда этого сделать не удалось и поступления от десятин в целом сокращались вплоть до 1630 годов.

Сложность получения десятин с крестьян и фермеров состояла и том, что изменение системы хозяйствования, в связи с конверсией пахотной земли в пастбища, огораживаниями, в том числе и внутриманориальными по соглашению и т. п., отразились и на традиционных способах получения десятин. Порой просто трудно было подсчитать стоимость выращиваемых культур (например, пастернак, петрушка, шалфей, мята и т.д.), чтобы обложить их десятинами. Поэтому англиканские священники в этом вопросе стали договариваться с крестьянами-прихожанами об установлении фиксированных платежей вместо десятин с садово-огородных культур. Однако далеко не всегда такие договорённости достигались быстро. Часто крестьяне не соглашались с уровнем десятин, предлагаемых священниками. Особенно много споров было по вопросу о десятинах с садовых деревьев. Подобные споры доходили и до королевских судов. Например, одно такое судебное разбирательство в 1630 г. закончилось вердиктом о том, что десятины с теплиц не полагается брать, так как «...они (т.е. плоды-В.М.) выросли благодаря труду и усердию человека и не были свободным даром Бога» [Hill 1956: 82]. В другом же случае судебная тяжба о том следует ли платить десятину с питомников, в которых выращивали саженцы фруктовых деревьев, в 1640 г. была решена в пользу церкви под давлением архиепископа Лода [Hill 1956: 82].

В целом, вопрос о десятинах усложнялся ещё и тем, что ещё с 1580-х гг. крестьяне все чаще культивировали технические культуры: хмель, рапс, табак, вайду и картофель. Долгое время им удавалось избегать обложения десятинами эти культуры, но в 1596 г. суд впервые удовлетворил иск церкви об обложении технических культур десятинами [Hill 1956: 82]. Однако крестьянам ещё какое-то время удавалось избегать уплаты с них десятин и тогда в 1625 г. аналогичное решение суда было продублировано [Hill 1956: 82].

В целом отметим, что малую десятину англиканской церкви трудно было собирать с крестьян, а участившиеся передвижения части крестьянства ещё более затрудняло это.

Несмотря на эти шероховатости в отношениях с крестьянами англиканская церковь в целом была на их стороне в вопросах огораживаний и поглощений их пахотных земель лендлордами и джентри, так как это приводило к ещё большему сокращению десятин и других церковных доходов. Поэтому англиканские священники в своих проповедях осуждали злостных огораживателей и, тем самым, способствовали укреплению в общественном сознании крестьян идеи о незаконности конверсии пахоты в пастбища и их эвикции как земледельцев.

Вместе с тем, тесная связь приходских священников с местными крестьянами способствовала ещё и тому, что они поддерживали свою паству в годы неурожаев и голода. Они, в своих проповедях, осуждали хлебных спекулянтов, участвовали в раздачах пособий для бедных и немощных, организовывали благотворительные обеды. Кроме этого, в своих проповедях англиканские священники разъясняли причины голода и хлебной дороговизны, внушали крестьянам как следует вести себя в это время по отношению к властям. Так, например, один из представителей англиканского клира, У. Гаудж, даже разработал своеобразную теологическую теорию, согласно которой голод- это наказание Бога за человеческие грехи. Причём, грехи, по его мнению, могут быть всеобщими, национальными и личными. Соответственно, за них следует три божьи кары: голод, чума и меч (т.е. война-В.М.) Так вот голод трактовался им как результат «всеобщего греха» [Walter & Wrightson 1983: 114].

Кроме того, в годы голода англиканская церковь активно проводила работу в приходах по осуждению различных человеческих пороков, в особенности, пьянства. Так, в одной опубликованной проповеди, датированной 1614 г. подчеркивается, что Бог обязательно накажет пьяницу. Говорилось в ней и о том, что «где грех наказан обычными карами, там Господь редко налагает чрезвычайные кары» [Walter & Wrightson 1983: 114]. Очевидно, смысл этой фразы для крестьян состоял в том, чтобы они не начинали своего рода кампанию «гонения на ведьм» в отношении пьяниц, дабы избежать божьей кары на всю общину за неумеренное потребление спиртного отдельными её членами, т. е. призывались к толерантности в отношении пьяниц.

Осуждала церковь и такой грех как воровство. Протоколы разъездных судов по некоторым графствам свидетельствуют, что этот грех был распространённым явлением среди крестьян [Qaurter Yorkshire 1877: 274; 1915:352; Western 1976: 352; Court Assize(a) 1975: 385; Court Assize(b): 215]. Однако насколько эффективны были усилия англиканского клира на этом поприще по источникам трудно проследить.

Как известно в данный период времени в Англии происходило немало крестьянских восстаний и мятежей. Англиканская церковь, находящаяся фактически на службе у государства, неизменно осуждала всякие подобные выступления крестьян. С этой целью ещё во время правления Елизаветы I Тюдор была даже разработана специальная проповедь, читавшаяся священниками и в первой половине XVII в., «Против неподчинения и своенравного мятежа», в которой идея греховности мятежа обильно подкреплялась ссылками на Библию, а крестьяне («...all communalities...and villages...») призывались к соблюдению порядка и покорности властям. «Законный же порядок», - говорилось в проповеди, - поможет восстановить справедливость [Cermons 1623: 47-279]. Однако, судя по действиям крестьян, они вкладывали несколько иной смысл в понятие «мятеж», нежели англиканское духовенство. Они просто рассматривали свои «мятежные действия» как крайнее средство заставить лендлордов и джентри выполнять парламентские статуты и королевские прокламации по запрещению конверсии пахоты в пастбища.

Одним из последствий Реформация и распространение пуританизма в канун буржуазной революции было оживление в крестьянской среде интереса к теологическим вопросам. Английский историк К.Хилл хорошо показал возросший интерес в различных слоях английского общества к изучению Библии в это время [Хилл 1998: 17-98]. Что касается крестьянской среды, то в большей мере теологические вопросы интересовали крестьян-йоменов. Обсуждались и различные вопросы местной церковной жизни. Так, например, видимо популярным было обсуждение прослушанных проповедей своих приходских священников. Даже в сельских тавернах во время своих вполне светских бесед под хмельком крестьяне могли затрагивать и теологические вопросы. Они могли активно обсуждать вопрос о собственности церковной утвари, формы крещения и даже о том, достоин ли тот или иной священник пребывать в своей должности. Так, например, дневник йомена Адама Эйра, датированный 1647 г., свидетельствует о том, что целая крестьянская община могла начать длительный спор с властями по поводу пребывания в должности того или иного священника и порой такой спор мог перерасти в настоящий бунт. [Ayr 1877: 20-21].

К сожалению, в источниках нет подробных сведений о численности крестьян, сохранивших свою приверженность католицизму. От периода конца XVI-начала XVII в. имеются лишь некоторые данные на этот счёт. Известно, что в это время в их среде ещё были убежденные католики. Например, из трех католических священников, повешенных в 1598 г., двое были выходцами из крестьян-йоменов. В одной обвинительной книге содержится список рекузантов, арестованных в 1604–1614 гг. в ряде южных и западных графств. В нём чуть более 39% (около 150 человек) из общего числа 439 человек также были выходцами из крестьян йоменов [Campbell 1942: 291].

В повседневной деревенской жизни на конфессиональную принадлежность крестьян во многом влияла конфессиональная принадлежность их лордов маноров. Джон Эйр в трактате “Микрокосмография” прямо говорит о том, что “его религия (т.е. крестьянина – В. М.) – это часть его копигольда, который он получил от своего лендлорда и полностью следует этому” [Campbell 1942: 291]. Известно, что ещё при Елизавете I Тюдор приходские священники практически назначались лордом манора. Это считалось их старинным обычаем и привилегией. Например, в Норфолке 688 из 864, в Сеффолке 471 из 554 церковных приходов имели гарантии своего существования от мирян–патронов, т. е. лендлордов маноров [Campbell 1942: 297]. Только в годы буржуазной революции середины XVII в. этот порядок начинает меняться. Так, лорд Ферфакс властью парламента в 1644 г. начал заполнять вакансии священников в церковных приходах в Йоркшире. Причем он не согласовывал кандидатуры с прихожанами. Поэтому там, например, в местечке Пенистон в 1647 г. прихожане-крестьяне попытались сместить креатуру Ферфакса и выбрать своего священника. Аргументировали они это тем, что священник–протеже Ферфакса в годы гражданской войны был роялистом, а в качестве приходского священника он неугоден им тем, что занимался пьянством и компилировал проповеди. В конце концов, как пишет в своем дневнике Адам Эйр, им все же удалось, хотя и с большим трудом, изгнать креатуру Ферфакса [Ayr 1877: 1-118].

Известно, что подобные вещи случались и в других регионах английского королевства и нередко крестьяне даже могли вести длительные судебные тяжбы против неугодных им священников. Аналогичные тяжбы рассматривались даже в Суде Звёздной палаты [Chetam Society 1893: 83].

Безусловно, на социальные связи крестьянства и их взаимоотношения оказывало влияние распространение в первой половине XVII в. пуританизма. Имеющиеся сведения о степени его распространения среди крестьян носят отрывочный характер. В основном, они относятся опять-таки к верхушке крестьян, т. е. йоменам. В семьях крестьян-йоменов порой могли происходить расколы по конфессиональному принципу. Особенно это наблюдалось накануне буржуазной революции середины XVII в. Такой раскол, например, произошел в семье крестьян-йоменов Селдомов в Ланкашире. Отец семейства, Питер Селдом, был пуританином. Его старший сын, тоже Питер, также стал пуританином. Младший сын, Джон, оставался приверженцем англиканизма, сторонником архиепископа Лода и оказался в рядах роялистов. Родственники неоднократно убеждали его принять кальвинизм, но он отказывался и остался приверженцем англиканизма [Campbell 1942: 300]. Возможно, в основе разыгравшегося внутрисемейного конфликта были какие-то политические причины, более важные для Джона Селдома-младшего, чем семейные связи. Если же здесь имел значение лишь чисто религиозный аспект, а именно, искренняя привязанность одного из членов семьи к англиканизму, то тогда надо признать тот факт, что религиозный раскол в одной семье был результатом какого-то внешнего воздействия на одного из членов семьи, в то время, когда он был какое-то время оторван от родных пенатов.

В социальных связях крестьян важную роль играли сам церковный храм и территория вокруг него, обычно называемая «церковный двор». Зачастую именно он был в деревне не только местом ежедневного общения сельчан, но и, своего рода, «деловым центром», где заключались различные сделки, а также и резиденцией местных властей. Кроме того, церковное здание могло ещё выполнять функцию арсенала и склада противопожарного оборудования [Campbell 1942: 300]. И в этом плане сельский церковный храм безусловно играл важную роль в коммуникации крестьян на уровне своего церковного прихода. Территория при сельском храме была обычно и местом проведения церковных праздников, в которых крестьяне всегда активно участвовали. Поскольку в их среде были ещё популярны праздники, связанные с циклом сельскохозяйственных работ, то англиканская церковь стремилась контролировать и их. Дело в том, что именно в этих крестьянских праздниках ещё сохранялись языческие архаизмы. Например, особенно это было заметно в проведении праздника майского дерева. Однако языческие рудименты этого праздника играли позитивную роль в плане их коммуникации и социального взаимодействия.

Англиканская церковь не раз запрещала крестьянам проводить этот праздник, но этот запрет игнорировался ими. Сохранились некоторые описания проведения этого праздника. Так, в одном документе, датированном концом XVI в., говорится о том, как крестьянские юноши и девушки на праздник «майского дерева», выбрав один пустующий дом в своей деревне, устроили там веселье с элементами карнавала, нарядившись в костюмы Робина Гуда и Маленького Джона. Когда же местные старосты и священник попытались их изгнать оттуда, то они устроили настоящий «мятеж». Подобный способ празднования «майского дерева» отмечается и в других графствах [Campbell 1942: 300].

Данный праздник крестьяне продолжали отмечать и в первой половине XVII в. Так, например, от 1621 г. сохранилось описание этого праздника крестьян в Уорвикшире, которое записал местный констебль. Там события развивались следующим образом. Крестьяне в этот день несколько раз посещали церковь для молитв, а в промежутках между молитвами веселились вокруг «майского дерева», ходили с песнями и танцами по улицам, причем привлекали для этого ещё и бродячих актеров [Campbell 1942: 300].

А один девонширский йомен повествует, как в 1600 г. крестьяне селения Честон Фитзен на майский день устроили шествие к г. Плимуту с барабанным боем [Campbell 1942: 308]. По всей видимости, лишь всё большее распространение пуританизма в крестьянской среде способствовало вытравлению языческих архаизмов и явных светских начал в этом празднике.

Другим популярным крестьянским праздником в социальном плане был праздник стрижки овец в июне. Крестьяне всегда ждали этот праздник и отмечали его. Интересно, что в традициях проведения этого праздника отсутствуют какие-либо религиозные нотки. Англиканская церковь не смогла внести в этот праздник религиозный элемент, а пуритане, видимо, вообще не касались его, поскольку он вполне вписывался в религиозную доктрину Жана Кальвина о мирском призвании.

В свободное время крестьяне любили смотреть театральные представления. Как известно Англия славилась своими театрами. Крестьяне, как и горожане, с удовольствием смотрели представления бродячих актеров, приезжавших в деревню. Очевидно, такие приезды не были большой редкостью. Посмотрев такие представления, сельчане порой сами пытались воспроизводить их отдельные эпизоды. Более того, даже приходские священники во время проповедей нередко цитировали отрывки из пьес бродячих актеров, которые недавно смотрели вместе со своими прихожанами [Campbell 1942: 308]. Это можно расценивать, опять-таки как свидетельство социальной близости приходских священников и крестьян на бытовом уровне. По всей видимости социальная роль театра в крестьянской среде в изучаемый период была немалой.

Однако по мере распространения в предреволюционной Англии пуританизма, пресвитеры, следуя жестким наставлениям Жана Кальвина в отношении театра и т. п., запрещали представления бродячих актеров, или же, в лучшем случае, стремились жестко контролировать их на предмет наличия в их пьесах «дьявольщины». Так, шропширский крестьянин-фригольдер Ричард Бакстер, пуританин, вспоминал в старости (уже в конце XVII в. - В.М.), как в молодые годы, т. е. ещё до гражданских войн, чтение Библии и совершение молитв часто сочетались с весельем, представлениями бродячих актёров и танцами [Campbell 1942: 300]. Очевидно, пуританизм в первой половине XVII в. в крестьянской среде все же не был столь жестким, как в среде буржуазии и нового дворянства.

Немалое место в социальных связях и взаимодействии английских крестьян играло их повседневное общение в тавернах, где они нередко проводили свободное время. Поскольку именно в них зачастую вызревали планы крестьянских мятежей, то понятно, что такие общения в столь популярных заведениях были частыми и длительными. Неслучайно власти предписывали содержателям таверн следить за порядком, а местные священники были обязаны контролировать крестьянское веселье в них и не позволять вызреванию мятежных идей и т. п. [Campbell 1942: 300].

В повседневной жизни крестьян значительную роль играл похоронный обряд. Англиканская церковь в полной мере его контролировала в среде крестьян и во время его проведения местный приходской священник обычно напоминала им о загробном воздаянии и т. п. Роль этого печального, но необходимого обряда всегда отмечалась в крестьянских завещаниях, иногда даже весьма подробно. Это хорошо прослеживается на примере сохранившихся завещаний местечка Нересборо в Йоркшире, в которых всегда расписывалась процедура этого обряда и все, что с ним было связано [Knaresborough 1902; 293; 1905: 186].

Разумеется, большую роль играл и более оптимистичный брачный обряд, который устанавливал, закреплял и развивал в крестьянской среде семейные узы. В эпоху средневековья, как известно, этот обряд практически полностью контролировался церковью, особенно когда брак стал считаться таинством. Однако в первой половине XVII в. брачный обряд англиканская церковь уже не в полной мере контролировала в крестьянской среде. И в большей мере это относится к имущественной стороне обряда. Сохранилось немало упоминаний о тяжбах крестьян, в основном йоменов, по поводу раздела имущества при разводах в светских судах.

Судя по сохранившимся отчётам мирового судьи Дж. Крока за период правления Якова I, крестьяне были довольно активными участниками судебных тяжб во время сессий разъездных королевских судов [Reports Crok 1791: 22-23,26-27,34-35,46-47,776-777 etc.]. Они выступали как в роли истцов, так и ответчиков по различным земельным тяжбам, оспаривали уровни рент, условия земельных держаний в том или ином маноре различных графств. Известно, что крестьяне довольно часто обращались в различные королевские суды, в основном с жалобами на огораживателей. Пожалуй, больше всего таких обращений поступало в Суд палаты прошений и Канцлерский суд. В историографии уже неоднократно рассматривалось прохождение их дел в этих судах, делались определенные подсчеты и выводы. Здесь отметим тот факт, что данные инстанции не были закрыты для крестьян, и они их активно использовали для отстаивания своих интересов. Собственно, многое зависело от материальных возможностей самих крестьян вести длительные судебные тяжбы с лендлордами за свои общинные угодья и пахотные наделы. Поэтому они нередко собирали денежные средства со всей общины и, по существу, выступали в качестве коллективного истца или коллективного ответчика.

Кроме того, они были способны не только собрать деньги на судебные тяжбы, но даже и на наём вооруженных отрядов для охраны своих земель от покушения на них со стороны джентри и т. п. В этих случаях мы можем говорить о ещё достаточно крепких общинных связей односельчан, что позволяло им договариваться между собой о раскладе денежных сумм на подобные расходы.

Зачастую именно накануне своих открытых протестных акций крестьяне организовывались для ведения судебных тяжб с огораживателями, что было для них в общем-то довольно привычным делом. Так, например, с 1605 г. на протяжении ряда лет крестьяне манора Хилмортон (Уорвикшир) отстаивали различными способами свои земли от притязаний некой Мери Эстли. Около десятка раз они судились с ней в Канцлерском суде и Суде Звёздной палаты и около двадцати раз в других судах общего права. Однако нередко после неудачных для них судебных тяжб они прибегали и к мятежам, в которых участвовали многие крестьяне окрестных селений [Martin 1983: 188].

В документах судов ассизы упоминается одно из выступлений крестьян против огораживаний в Герефордшире в 1603 г. в селении Келшем. Однако скупые сообщения официальных документов об открытых выступлениях крестьян порой не дают общего представления о причинах и целях этих волнений, о способах крестьянского взаимодействия. Но иногда источники буквально прорываются детальными подробностями их отдельных выступлений. Так, например, известно о драматической борьбе против огораживаний крестьян селения Кройкхолл (Йоркшир) в 1606 г. Как и в других случаях подобных выступлений, взаимодействие крестьяне этой деревни вылилось в снесение изгороди вокруг огороженных бывших общинных земель. Власти послали туда комиссию из мировых судей, для расследования огораживаний. Но вскоре для крестьян стало очевидным, что комиссия занимается не столько выяснением размеров огораживаний, сколько стремлением их усмирить и заставить восстановить изгороди или же выплатить денежные суммы огораживателям за причиненный ущерб. Крестьяне же, видя несправедливость таких требований, продолжали свою совместную борьбу за земли. Особенно упорно действовали крестьяне манора Энлеби против некоего огораживателя Хейлла. Они подали на него жалобу в Суд палаты Прошений, но дело там не решилось в их пользу. Тогда они начали просто самовольно разрушать изгороди, возведенные Хейлом вокруг их земель. К сожалению, дальнейший ход крестьянской борьбы за землю в источниках не отражен. Известно, что во время этого волнения у крестьян был свой лидер, некий Кристофер Келд[Yorkshire 1976: 479].

Как известно, в первой половине XVII в. в Англии было немало открытых крестьянских выступлений против огораживаний. Но интересно, что сами крестьяне часто считали их просто крайним средством добиться исполнения аграрных законов.

Иногда, в источниках говорится о «подстрекательстве дурно настроенных лиц», «мятежных сборищах», упоминаются отдельные персонали, ведущие какую-то агитацию среди крестьян и, произносящие «бранные слова против короля и более всего против тайных советников, епископов и судей», или «мятежные лица, отвратительно отзывавшиеся о членах Тайного совета». Эти факты наводят на мысль об определённой агитационной работе таких лиц среди крестьянства. Одним из новых моментов в крестьянских мятежах становится участи женщин. Так в 1605 г. в Суде Звёздной палаты рассматривалось дело о разрушении изгородей пятью женщинами [Jacobean 1946: 250]. «Женский след» прослеживается и в некоторых других открытых акциях крестьянского протеста.

Особый интерес представляют взаимодействия крестьян во время восстания в Центральных графствах (Мидленд) в 1607 г. Факт этого события отмечали некоторые отечественные и зарубежные историки. Не рассматривая подробно ход этого открытого выступления крестьян, отметим, что в хронике Дж. Стоу сообщается «о неожиданном мятеже» в Уорвикшире, Нортгемптоншире и Лестершире, большого количества крестьян, собравшихся в одном месте. «Они силой снесли и разрушили изгороди, засыпали канавы и сделали открытыми огороженные поля, которые с давних времен были открытыми и занятыми под пашней. В некоторых местах собралось мужчин, женщин и детей одна тысяча, а у Хил Нортона в Уорвикшире их было 3 тысячи, а в Котесбиче (Лестершир В.М.) их было 5 тысяч. Они направили все усилия на уничтожение изгородей и открыли огороженные поля без применения какого-либо насилия по отношению к какому-либо человеку, имуществу или скоту, и куда бы они ни приходили, то получали помощь от местных жителей, которые посылали им не только телеги, нагруженные продовольствием, но еще хороший набор лопат и заступов» [Jacobean 1946: 28-29]. Далее хронист называет селения в Дербишире, в которых также произошли открытые выступления крестьян (Барнстапль, Тивертон, Бемптон).

Из этого краткого описания восстания хронистом можно сделать вывод о том, что крестьяне продемонстрировали достаточно высокую организованность и взаимодействие, выступив почти одновременно в ряде селений нескольких графств. Причём в акции протеста участвовали женщины и дети. Понятно, что без предварительной договорённости и предварительного согласования крестьянами разных селений нескольких графств, своих последующих действий подобных ход событий был бы невозможен.

Вот почему сразу появилось несколько центров восстания, и быстро формировались своеобразные, оснащенные лопатами и заступами, крестьянские отряды, которым оказывали явную поддержку многие сельчане этого региона. Обращает на себя внимания мобильный характер этих крестьянских отрядов, что можно расценивать как стремление уничтожить огораживания не только в своей деревне, но и в других местах.

Как сообщает Дж. Стоу, в Лестершире центром сбора восставших стало селение Котесбич, где собралось 5 тысяч крестьян, явно из различных селений. Очевидно, восстание там приобрело достаточно широкий размах уже в мае, поэтому 19 мая Тайный совет направил наместнику графства приказ, чтобы тот разогнал «незаконные сборища крестьян с целью уничтожения изгородей» [Jacobean 1946: 28-29]. Событийная история тоже весьма интересна и показательна с точки зрения крестьянского взаимодействия во время открытого протеста. Так, местные власти решили сначала устрашить восставших крестьян и этой целью воздвигли виселицы в этом селении. Очевидно, это означало предупреждение восставшим о серьёзных намерениях властей. Одновременно готовились войска для подавления восстания. Тем не менее, крестьяне не испугались и не разошлись по домам. Напротив, подобные действия властей лишь подлили масла в огонь. Возбужденные массы крестьян через пару дней сломали эти злополучные виселицы. Вскоре в графство прибыл вооруженный отряд карателей, набранный из наёмников и джентри во главе с графом Гантингдоном, которого лично король назначил командующим по усмирению восставших крестьян. Ему было приказано, по возможности, не прибегать к массовым расправам, а наказывать лишь «зачинщиков и подстрекателей». Когда же командир карателей со своим отрядом прибыл в Лестершир, то «нашел все спокойным» [Jacobean 1946: 31]. Очевидно, крестьяне договорись между собой не вступать в открытую схватку с войсками графа. Но вскоре собралось «около 80 мятежников», которых он разогнал и арестовал лишь главарей. Одним из них был некий Джон Рейнольдс. Его отправили в Лондон, как главного зачинщика мятежа. Затем граф приступил к наказанию крестьян за участие в мятеже. Несколько человек были казнены (2 или 3), а остальные были подвергнуты какому - то иному наказанию [Jacobean 1946: 34].

О личности Дж. Рейнольдса не раз писали историки, отмечая тот факт, что восставшие крестьяне называли его «Капитан Кошелек», так как он носил с собой большой кошелек, в котором якобы было средство против всех огораживаний. Но когда его обыскали, то нашли там лишь кусок зелёного сыра. Всем он говорил, что является уполномоченным от короля по разрушению изгородей и что сам Бог послал его к восставшим.

Очевидно, вряд ли можно сомневаться в том, что агитация Дж. Рейнольдса и некоторых других лиц сыграла значительную роль в подготовке восстания и его распространении по территории ряда графств Центральной Англии (Мидленд). Эта агитация с самого начала придала восстанию ярко выраженный антиогораживательный характер.

Мидлендское восстание интересно ещё и тем, что крестьянам удалось каким-то образом договорится с жителями г. Лестера, которые и примкнули к ним, хотя городские власти делали все возможное, чтобы воспрепятствовать уходу горожан за пределы городских стен.

Судя по королевской прокламации и сообщению хрониста, крестьяне действовали крупными отрядами, которые были вооружены, но не применяли оружия против огораживателей. Данный факт можно расценивать как доказательство того, что между крестьянами была четкая договорённость не применять оружия против людей.

Кульминацией взаимодействия крестьян можно считать массовое движение копателей (диггеров), которое началось именно в Нортгемптоншире, а не в Уорвикшире, как это было принято считать. Так, в одном из писем граф Шрусбери сообщал, что «Сэр Энтони Милдмей и сэр Эдвард Монтегю узнали о том, что в Ньютоне (Нортгемптоншир-В.М.) собралась одна тысяча мятежников, которые называли себя левеллерами и были заняты копанием, но при этом имели копья, длинные алебарды, самострелы, стрелы и камни» [Jacobean 1946: 28-29]. По всей видимости, эти дворяне со своими отрядами должны были подавить там крестьянское выступление, но, прибыв на место, убедились, что имеющимися в их распоряжении силами они не смогут этого сделать. Поэтому были вынуждены срочно привлечь к подавлению восстания местных джентри и их слуг в качестве пехотинцев. Каратели попытались словесно убедить крестьян прекратить беспорядки, разойтись по домам и с этой целью дважды зачитывали королевскую прокламацию. Однако крестьяне категорически отказывались подчиняться, и тогда на них бросили конницу и пехоту. В результате «отчаянного сопротивления» восставшие отбили первую атаку, но вскоре последовала вторая атака карателей, которая «обратила в бегство мятежников». В результате этого сражения было убито 50 человек и большое число ранено [Salisbury 1965: 343,497]. По всей видимости, в этих вооруженных стычках крестьяне использовали военные навыки, полученные ими на смотрах ополчений графств, и рискнули дать настоящий бой войску джентри и наёмников.

После таких расправ восстание ещё не было подавлено окончательно. Каратели разбили лишь один из отрядов восставших. Источники свидетельствуют, что другие крестьяне построили какой-то укрепленный лагерь и использовали его в качестве опорной базы, откуда отправлялись разрушать изгороди то в одно, то в другое место. Лишь 16 июля этот опорный пункт восставших крестьян пал. Но и это ещё не было окончанием восстания. Местные власти и здесь опасались распространения восстания на близлежащие города, поэтому было установлено наблюдение «за всеми подозрительными лицами».

В Нортгемптоншире, между тем, в это время действовал ещё один крестьянский лидер. Им был некий Барталамью Хелстон, который выдавал себя за сына казнённой Марии Стюарт [Jacobean 1946:28-29]. К сожалению, источники умалчивают о каких-либо подробностях в отношении этой персоны. Известно, что «часто вокруг него собирались люди» [Jacobean 1946: 28-29]. Этот факт самозванства, не характерный для английского крестьянства, в данном случае имел конфессиональную подоплеку, т. е. католицизм. Местные власти арестовали его и допросили. На допросе он говорил слова «хуже, чем бунтарские» [Jacobean 1946: 28-29]. Затем его заключили в тюрьму и дальнейшая его судьба неизвестна.

Таким образом, события мая-июля свидетельствуют о том, что в июне правительству Якова I Стюарта ещё не удалось подавить восстание. Поэтому не случайно король 28 июня издал новую прокламацию. В ней отмечался факт упорного сопротивления со стороны восставших крестьян, который пришлось подавлять силой оружия и наказывать многих из участников восстания. Однако король выставлял себя защитником интересов крестьян, заявляя, что и он терпит убытки из-за огораживаний, а поэтому поручает своим судьям исправить такое положение вещей. Он вновь обещал провести «полное расследование», но крестьяне, со своей стороны, должны терпеливо ждать его завершения. В заключение прокламация угрожала, что «мятежи и незаконные сборища будут наказываться как государственная измена» [Proclamations 1910: 121]. Современники знали, что за такой вид преступления полагалась страшная «квалифицированная казнь».

Практически одновременно с событиями в Лестершире и Нортгемптоншире восстание распространилось и в Уорвикшире. По сообщению хрониста, там, в селении Хилмортон, собралось 3 тысячи крестьян, которые разрушили изгороди. Восстание довольно быстро распространилось по графству. Местные власти и здесь оказались бессильными в своих попытках подавить мятежи. Степень организованности и взаимодействия крестьян была довольно значительной. Они не только создавали повстанческие отряды, но и составили своеобразный письменный документ, известный под названием «Диггеры Уорвикшира ко всем другим диггерам» [Warwickshire 1908: 161,447]. Вряд ли его можно именовать «программой» восставших крестьян, так как в нём не содержатся какие-либо конструктивные меры по изменению отношений собственности в аграрной сфере и тем более в политическом устройстве государства. Само название этого документа, вышедшего из крестьянской среды, можно рассматривать лишь как стремление уорвикширских крестьян призвать к подобным акциям протеста крестьян других графств, зная, что они тоже подвергаются подобным действиям со стороны огораживателей. В своем обращении они заявляли о желании бороться до конца. «Мы, со своей стороны, говорилось в нём, не ждём прощения и сохранения жизни: лучше мы мужественно умрем, чем потом зачахнем из-за недостатка того, что узурпаторы используют для откорма свиней и овец» [Warwickshire 1908: 161].

Среди «копателей» Уорвикшира, видимо, было много беднейших крестьян и батраков. В этом документе отчетливо просматривается протест не только против захвата крестьянских земель, но их перспективы превращения в пауперов. «Они опустошили и снесли целые селения, говорилось в обращении диггеров Уорвикшира, и превратили их в пастбища, нисколько не выгодные для нашего государства. Общинные поля, лежащие открытыми, будут более полезными не только тем, что дают зерно, на чём основана наша жизнь» [Warwickshire 1908:161].

По своему идейному содержанию это был документ, решительно протестующий против огораживаний и апеллирующий к популярной в то время в правительственных кругах идее о всеобщей пользе землепашества для государства. Сам факт появления документа такого рода в контексте хода восстания свидетельствует о наличии элементов организованности в рядах восставших крестьян и их способности к консолидированным действиям в рамках целого региона.

Показательно, что в Уорвикшире тоже были лидеры восставших крестьян. Ими были йомены из местечка Лендброк Френсис Гарольд и Томас Гаррис. Кроме того, известны имена некоторых джентри, примкнувших по каким-то причинам к восставшим крестьянам [Martin 1983: 169].

В этом же графстве местные власти вели переговоры с восставшими. В ходе них крестьяне настаивали, чтобы короля ознакомили с причинами восстания. Видимо, местные власти намеренно затягивали переговоры с целью подготовки сил для их разгрома, чем и объясняется их бездействие. Нельзя исключить и тот факт, что в Уорвикшир могли прибыть остатки разгромленных в Лестершире и Нортгемптоншире крестьянских повстанческих отрядов. Источники свидетельствуют о пребывании в Уорвикшире «Капитана Кошелька». Очевидно, прав новозеландский историк Дж. Мартин, полагая, что «Капитан Кошелёк» – это эпоним, который принимал целый ряд крестьянских лидеров [Martin 1983: 167]. Джон Рейнольдс был лишь одним из них. Интересно, что по документам Суда Звёздной палаты под именем «Капитан Кошелёк» фигурирует не какая-то одна конкретная личность, и, возможно, этим объясняется упорное нежелание восставших верить официальным сообщениям о его аресте. Этим же можно объяснить и свидетельства различных источников о появлении в различных графствах, охваченных восстанием, «Капитана Кошелька», который руководит действиями крестьян. «Капитан Кошелек» был как бы символом крестьянского единения и организованности. Видимо, Джон Рейнольдс был лишь первым из всех крестьянских лидеров, принявших этот своеобразный повстанческий титул. Он был и первым из числа крестьянских руководителей, кого каратели арестовали. Именно этот факт и зафиксировал в своей хронике Дж. Стоу, а потом все историки вслед за ним считали Джона Рейнольдса единственным из тех, кто носил этот своеобразный титул.

Только в октябре крестьяне начинают складывать оружие. В Нортгемптоншире, например, «подчинились согласно прокламации» 143 человека, из которых 62 были батраками и 21 состоятельными крестьянами, остальные – мясниками, портными, сапожниками и т. п.[Jacobean 1946: 54]. Эти цифры не слишком-то велики, если иметь в виду участие в восстании тысяч крестьян.

Таким образом, социальное взаимодействие крестьян в ходе этого выступления было достаточно чётким, но в тоже время и в чём-то традиционным. На протяжении нескольких месяцев крестьяне многих деревень шести графств Мидленда оказывались в состоянии поддерживать свои связи и договариваться о проведении определённых акций. Очевидно, связующим звеном между ними были отдельные лица, вроде Дж. Рейнольдса.

Именно это определило поразительное упорство восставших крестьян, их организацию в крупные отряды, достигавшие нескольких тысяч человек, появление в их рядах письменного документа, в котором была изложено цель их выступления, причём совершенно в светском духе, без ссылок на Священное Писание и т.п.

Совершенно очевидно, что социальный состав восставших был неоднородным. Наряду с беднейшими крестьянами, которые особенно пострадали от огораживаний в предшествующие два три десятилетия, в нём приняли участие и их зажиточные слои, часть горожан: ремесленники, подмастерья, мелкие торговцы и даже отдельные джентри. Это означает, что в условиях того времени на почве общих интересов крестьяне вполне могли находить общий язык не только между собой, но и с выходцами из других слоев английского общества.

В общей картине восстания видна ещё одна интересная деталь в их действиях: стремление крестьян разрушить изгороди вокруг огороженных полей, не прибегая к насилию по отношению к самим огораживателям. По существу, крестьяне использовали оружие только тогда, когда против них правительство бросило войска наёмников и ополчение джентри. Это можно объяснить их глубокой уверенностью в незаконности огораживаний и отсутствием в их среде в массовом количестве воинственно настроенных личностей. Вместе с тем, таковые все же были среди них, о чем свидетельствует документ «Диггеры Уорвикшира...».

В этом восстании, как и во многих других крестьянских восстаниях Средневековья и Раннего Нового времени отчетливо заметна характерная черта крестьянского менталитета – глубокая вера в доброго, справедливого короля. Неслучайно крестьянские лидеры принимали титул «Капитан Кошелёк» и выдавали себя за уполномоченных короля. Очевидно, они хорошо знали, что повсеместно крестьяне верят королю в его стремлении предотвратить огораживания. В сознании крестьян начала XVII века глубоко укоренилось представление о том, что монарх – противник огораживаний, ибо в период долгого правления Елизаветы I Тюдор — это направление аграрной политики сохранялось. Вот почему в ходе восстания они требовали от короля лишения власти тех членов местной администрации, которые лично были замешаны в огораживаниях.

Прочность общинных связей английского крестьянства восточных графств была апробирована в ходе их борьбы с предпринимателями-осушителями болотистых земель и земель, затопляемых морскими приливами. По мере расширения масштабов осушительных работ в 1620-1630-е гг. там росло количество споров между местным населением и предпринимателями по осушению [Calendar 1858(a): 65-67,74,80, 86,193 etc; 1858(b): 385; 1859: 366; 1860: 16 etc]. Все чаще население, и в особенности крестьяне, отказывались платить деньги на осушительные работы, из-за чего снижались их темпы. Причём это активное сопротивление было возможным, только при консолидированной позиции крестьян в этом вопросе. Отказываясь платить за проведение осушительных работ на их заболоченных землях, крестьяне заставляли местные власти и предпринимателей искать в таких случаях иные источники финансирования.

Сложность и трудность процесса осушения, бесконечные тяжбы в судах отразились даже в общественном мнении того времени. Появились стихи-памфлеты против осушителей, обращенные к монарху, памфлеты-антипроекты по осушению. Например, в 1623 г. один анонимный автор в своем стихотворном письме-памфлете королю доказывал невозможность осушения феннов. Он считал, что они полезны обществу своим обилием птиц, рыбы, торфа и т. п. Убеждал он короля и в том, что предприниматели-осушители действуют на местное население с помощью колдовства, что они стремятся заполучить слишком крупное вознаграждение и, что вообще не смогут завершить работы из-за непредвиденных препятствий [Calendar 1858(a): 370].

В другом подобном любопытном документе под заголовком "Антипроект" говорилось о дезинформации членов парламента со стороны предпринимателей о состоянии заболоченных территорий. По мнению автора документа, предприниматели сгущают краски, утверждая, что земли эти сплошная трясина, гиблое место и т.п. и не представляют поэтому ценности. Автор, напротив, утверждал, что это далеко не так. Там разводят лошадей, выращивают много кормов для скота и содержат скот молочного направления. Поэтому там много навоза для удобрения полей и пастбищ. Из востoчныx графств поступает немало продовольствия в Лондон и в северные графства королевства. К тому же обширные запасы ивы, камыша, осоки столь велики, что обеспечивают промыслами многих бедняков (т. е. безземельных и малоземельных крестьян – В. М.). Автор предупреждал, что многочисленные крестьяне-коттеры, обитавшие на болотах, в случае их осушения превратятся в нищих [Canningham 1889:115]. Очевидно, это не было его единичным мнением. Схожие мысли отражены в анонимной записи от 1622 г., включённой в календари государственных бумаг [Calendar 1859: 370]. Объективно эти анонимные произведения отражали чаяния местных крестьян и вполне возможно в них были отражены распространённые мнения крестья в отношении осушителей-предпринимателей.

Показательным, в этом отношении, была длительная борьба крестьян с осушительной компанией голландца К. Вермюндена. Он и его люди долго уговаривали местных крестьян уступить ему свои болотистые земли. Однако, основная масса крестьян не желала осушения их болот и боролась с компаниями осушителей как легальными, так и нелегальными методами. Вермюнден начал вести переговоры с крестьянами. С какой-то частью крестьян ему удалось договориться, но многие все-таки не шли ни на какие соглашения и даже затеяли судебные тяжбы из-за своих общинных земель, которые голландцы собирались осушить. Будучи не удовлетворены судебными вердиктами, крестьяне подняли настоящее восстание против голландской компании. Они сжигали их оборудование, стройматериалы и т. п. А в одном из маноров в 1628 г. крестьяне с завидным упорством 50 раз разрушали дренажные сооружения. Государство вмешалось в эту ситуацию, послав туда королевский вооруженный отряд во главе с шерифом, который огласил крестьянам королевскую прокламацию, предприняв еще кое-какие меры, что в результате заставило крестьян прекратить сопротивление [Calendar 1859:366].

Разумеется, компании Вермюндена приходилось преодолевать сопротивление местных крестьян и посредством исков в судах. Последние далеко не всегда полностью удовлетворяли иски голландцев против английских крестьян. Видимо, национальный патриотизм играл свою роль даже в судах. Так, известно, что во время тяжбы в Суде Палаты Казначейства между крестьянами одного манора с голландскими осушителями дело кончилось сохранением за крестьянами одной тысячи акров, а Вермюндену присудили 600 акров болотистой земли [Lindly 1982: 26]. В столь сложных для крестьян обстоятельствах очевидно сыграла свою роль их социальная сплоченность в данный момент.

Весьма показательна тяжба предпринимателя с крестьянами другого манора (Энворт, остров Или), где преобладали фригольдеры и в ходе тяжбы с голландцами апеллировали к старинному договору, датированному 1359 г.! В этом уникальном документе, который крестьяне бережно хранили почти 300 лет, тогдашний лорд манора Джон Mаyби гарантировал права общинников на болотистые земли в обмен на иx согласие на огораживание им части общинных угодий. Крестьяне были глубоко убеждены (ведь на руках у них был письменный документ!), что даже король не может нарушить их права на эти болотистые земли. Поразительно, но и в этом случае Вермюндену удалось добиться согласия части фригольдеров на проведение осушительных работ. Остается только догадываться, какие весомые аргументы привел голландец, чтобы перетянуть на свою сторону часть крестьян манора. Но, узнав об этом, остальные крестьяне потребовали, чтобы он назвал им имена тех, кто подписал с ним соглашение [Lindly 1982: 27-28]. Сведения об окончании спора в источниках отсутствуют. Известно лишь, что и на этот paз дело решилось в пользу Вермюндена.

В отчёте о делах в Суде Звёздной палаты и Высокой комиссии сохранился ещё один протокол судебного разбирательства между крестьянами и К. Вермюнденом от 9.11.1631 г. Истцом выступил сам Вермюнден, так как крестьяне неоднократно разрушали его осушительные сооружения. В качестве ответчиков в протоколе фигурируют 17 крестьян, 6 из которых женщины. Однако иск Вермюнден выдвинул и против других крестьян, имена которых не называются. Суть дела заключалась в следующем. В 1627 г. король заключил соглашение с Вермюнденом на предмет осушения ряда территорий в восточных графствах. Всем крестьянам, проживавшим в местах предполагаемого осушения, согласно королевскому распоряжению, необходимо было явиться в комиссию по осушению и предоставить документы на свои болотистые земли с тем, чтобы на основе их комиссары определили им размер компенсации за предполагаемую потерю части земель. Между тем Вермюнден быстро организовал осушительные работы и, очевидно, вскоре завершил их. По всей видимости, большинство крестьян не смогли представить достаточных документальных подтверждений на свои болота и, следовательно, не могли рассчитывать на компенсацию своих потерь. Тогда они, предварительно договорившись между собой, перешли к насильственным действиям против голландской компании. Прежде всего, они принялись громить осушительные сооружения. В протоколах отражены некоторые подробности этого, по сути дела, локального крестьянского мятежа, произошедшего в 1628 г. В них говорится о том, что собравшиеся 150 человек крестьян, сломав дренажные сооружения, избили рабочих Вермюндена, сожгли их рабочий инвентарь, для устрашения осушителей, подражая официальным властям, поставили «пару виселиц», а нескольких рабочих бросили в воду и продержали там некоторое время. Сигналом к этому незаконному сборищу были «удары колокола и звук рожка». Кстати, именно таким традиционным способом в экстраординарных случаях осуществлялась коммуникация в крестьянской среде и ранее, в период средневековья и в конце XVI в.

В протоколе подчеркивается, что «сборища» они устраивали 14 раз. Зафиксирован и такой редкий для крестьянского протеста факт в ходе «сборищ» как ругательные слова крестьян в адрес «Его Величества». Ущерб, причиненный компании Вермюндена, составил 5 тысяч фунтов стерлингов. Весьма показательно, что в ходе судебного разбирательства крестьяне заявили, что своими действиями против Вермюндена они служат королю, т.е. они были убеждены в правоте своих действий. Кроме того, они утверждали, что имеют все права на эти земли, общинные пастбища, торфяники и могут пользоваться ими в любое время года. В ходе судебного разбирательства крестьяне говорили, что их селение не получило выгоды от осушительных работ, что почва стала даже хуже по качеству. Со стороны истца было отмечено, что крестьяне устраивали потраву на землях, отошедших Вермюндену.

Характерно, что в процессе разбирательства сами крестьяне не только защищались от обвинений, но и высказывали свои требования. Так, они потребовали от суда подтвердить свои права на эти земли. Аргумент их был прост и чрезвычайно характерен для крестьянской среды. Они заявили, что владеют этими землями «с незапамятных времен». Крестьяне признались, в том, что устроили мятеж, но тут же заявили, что не считают себя виновными в этом. Но обвинитель (атторней-генерал мистер Ной) откровенно дал понять крестьянам, что король в данном случае на стороне осушителей, так как он обязан заботиться о том, чтобы земли не затоплялись и были пригодны для сельского xoзяйcтвa, а они как раз прежде затоплялись и были бесплодными. Кроме того, он сослался на распоряжение короля от 1626 г., по которому каждый лендлорд мог проводить улучшение на своих землях, а поэтому Вермюнден вполне законно провел эти улучшения, будучи предпринимателем по осушению. Далее он говорил о работе комиссии по осушению, которая должна была предоставить крестьянам «достаточную компенсацию» за потерю части их земель [Reports 1884: 59-65]. Эта комиссия обмерила 18 тысяч акров и определила, что 12-13 тысяч из них были затопляемыми водой. Король был в курсе дела и дал указание комиссарам выделить крестьянам 56 тысяч акров из этих 18 тысяч. Причем обвинитель подчеркивал, что это все были коронные земли. Но уже тогда крестьяне были не согласны с тем, что их земли считались коронными. Как сказал он, «потому, что им больше нравилось ловить уток, чем договариваться с людьми». Поэтому крестьяне и стали разрушать дренажные сооружения и т.п. Особый пункт обвинения состоял в том, что крестьяне присвоили себе незаконные права и привилегии, а именно установили виселицы.

Судя по протоколам судебного расследования оказывается после этого выступления в 1628 г. крестьян ещё пытались уговорить. Так, в 1629 г. король направил им свое послание, в котором говорилось, что 1 акр улучшенной земли лучше, чем 3 акра болот. Таким образом, сохранявшиеся за ними 6 тысяч акров улучшенной земли якобы как раз равны 18 тысячам акров болот [Reports 1884: 62-63]. Однако и этот «яркий аргумент» из уст самого монарха оказал малое воздействие на крестьян. Вскоре они опять перешли к мятежным действиям (избивали рабочих компании и т. п.), что опять-таки могло произойти только благодаря их договорённости о проведении совместных действий. Тогда местные власти арестовали их зa противодействие «людям короля» и за «частичное или полное нарушение порядка». В обвинении подробно перечислялись конкретные действия крестьян во время мятежа, назывались имена виновников [Reports 1884: 62-63]. По сути дела, они повторили то, что совершили в прошлый раз: избиение рабочих, поломка инструмента, установка виселиц. Однако последнее в их коллективных действиях, т. е. установка виселиц, по сути дела означало, что крестьяне брали на себя карательную функцию государственной власти, а именно право наказывать нарушителей закона. Отмечен любопытный факт, что на сeй раз активно выступали женщины, которых собралось до 200 человек. Фактически это значит, что в конфликте были задействованы и семейные связи. От констебля крестьяне потребовали соорудить позорную скамью, что было сделано, после чего на неё посадили одного из осушителей [Reports 1884: 63-65]. И это тоже было в контексте намерений крестьян взять на себя карательную функцию государственной власти. Кстати, эта маленькая победа тоже показатель тесной связи констебля с местными крестьянами и общности их интересов.

Между тем ходе судебного разбирательства свидетели показали, что Вермюндену был причинен ущерб в 2 тысячи фунтов стерлингов. Выяснилось, что местный священник уговаривал крестьян не устраивать мятеж, так как был «чистый понедельник», или отсрочить акцию протеста до тех пор, пока их не проконсультирует юрист (т. е. законны ли их требования и действия — В. М.). Выяснилось также, что к крестьянскому мятежу были причастны несколько местных дворян. Один из них даже обратился к Вермюндену, чтобы тот не начинал работы, пока не будет достигнуто с ними соглашение. Этих дворян тоже привлекли к суду, и обвинитель заявил им, что если они были не согласны с Вермюнденом, то следовало обратиться в Суд палаты Казначейства [Reports 1884: 63-65]. Кстати, этот факт свидетельствует о некоторой общности интересов дворян и крестьян этого региона в отношении заболоченных земель, что и делало их в данной ситуации союзниками в борьбе с голландскими предпринимателями по осушению болот.

В итоге, по приговору суда, многие крестьяне были признаны виновными сразу в нескольких мятежах. Признали виновными и несколько местных джентри, примкнувших к крестьянскому мятежу. Каждого из них оштрафовали на 1 тысячу фунтов стерлингов. На 500 фунтов стерлингов оштрафовали одну вдову местного дворянина, которую тоже признали виновной и, участвовавшей в мятеже. Ещё нескольких женщин также оштрафовали на 500 марок каждую. Кроме того, они обязывались уплатить Вермюндену за причиненный ущерб 2 тысячи фунтов стерлингов. Атторней-генерал настаивал в суде, чтобы оштрафовали и крестьян соседних селений, ибо они «14 раз устраивали мятеж». По его мнению, их следовало оштрафовать на основе Вестминстерского статута (гл. 2. п. 4). Он настаивал, чтобы разъездные судьи впредь привлекли бы их к ответственности перед законом [Reports 1884: 63-65].

Очевидно, успех Вермюндена в преодолении сопротивления местных крестьян связан не только с результатом выигрыша им судебных исков, но и с его умением договориться с частью общинников и тем самым подорвать консолидированную позицию крестьян. При этом он обещал им нанимать их в качестве рабочих на строительство дренажных сооружений и возместить убытки из-за потери общинных угодий [Reports 1884: 63-65]. А это уже подрывало традиционные общинные связи крестьянства этого региона королевства.

Другой осушитель граф Бедфорд тоже столкнулся с сопротивлением местных крестьян. Поскольку он вознамеривался осушить 360 тысяч акров болот, то вполне понятно, что он затрагивал интересы очень многих крестьянских общин, которые жаловались на него, как и на других осушителей.

Предполагалось, что средства, необходимые для их проведения, соберет комиссия по осушению с местных крестьян и горожан. С этой целью комиссия приняла решение обложить различными налогами от 10 шиллингов до 40 шиллингов каждый акр осушенной земли, которая отойдет крестьянам и горожанам. Видимо, формально эти деньги должны были уплачивать землевладельцы, а не крестьяне. Действительно, на следующей сессии в 1638 г. деньги на организацию работ были собраны.

Однако местные крестьяне были недовольны. Они жаловались, что стали жертвами обмана. Ведь теперь они лишались возможности заниматься традиционными промыслами: рыболовством, плетением корзин и других изделий из ивовых прутьев и т.д. Крестьяне прямо заявили, что, лишившись своих угодий, хотя и представлявших собой болота, они обречены отныне заниматься «трудным сельским хозяйством». Поскольку формально комиссия по осушению в представлении крестьян действовала как бы против графа Бедфорда, то у них появилась надежда, что король на их стороне. Поэтому ещё до отстранения Бедфорда они препятствовали проведению осушительных работ. Более того, власти острова Или (возвышенная территория среди большого массива болот-В.М.) в 1638 г. получили сообщение о готовящемся мятеже крестьян, которые численностью около 600 человек под предлогом футбольного матча договорились собраться с целью разрушить дренажные сооружения. Власти успели предпринять какие-то превентивные меры, арестовав, в частности, двоих «зачинщиков», но все равно в назначенный день собралось до 200 человек крестьян. Хотя и их удалось разогнать, но они заявили, что не откажутся от своих общинных угодий и что «подчинятся только Богу и Королю» [Reports 1884: 297].

Эта позиция местных крестьян весьма показательно и наглядно иллюстрирует характерные черты крестьянского правосознания. Правительство со своей стороны вряд ли стремилось разрушить крестьянскую идею о том, что король на их стороне, и поэтому комиссары по осушению, представлявшие там как раз интересы Короны, пошли на компромисс с ними. Это выразилось в том, что 18 июля 1638 г. они объявили об увеличении налогообложения землевладельцев осушенных земель и о том, что крестьяне будут продолжать владеть своими общинными угодьями до окончания работ [Reports 1884: 298].

Крестьянам восточных графств пришлось бороться и с другими предпринимателями из числа титулованной знати. Так, например, они долго противостояли графу Линдсею Р. Бертье, который имел немалые владения в Линкольншире. Его интересы столкнулись ещё и с интересами ряда местных лордов маноров и их крестьян. Местные землевладельцы и крестьяне подали на него жалобу в Тайный совет, так как Линдсей, кроме своих 350 акров, которые он осушал, стремился провести и осушение прилегающих болотистых земель с тем, чтобы потом получить часть их в свою собственность. Поэтому местные лендлорды и крестьяне просили Тайный совет отдать распоряжение комиссии по осушению воспрепятствовать намерениям Линдсея [Calendar 1864: 399 ets].

Реакция Тайного совета неизвестна. Зато известно, что граф Линдсей и его компания до начала гражданских войн успели сделать немало в плане осушения болот и прибрать к своим рукам значительно больше улучшенных земель, чем это предусматривалось по договору. Поэтому жалобы на него продолжали поступать в Тайный совет, который по-прежнему не принимал решительных мер по обузданию неумеренных аппетитов титулованного предпринимателя. Интересно, что граф Линдсей и в период правления долгого парламента продолжал заниматься осушением и в одной из своих петиций в парламент заверял, что осушение болот в Линкольншире очень выгодно государству. Он напомнил членам парламента, что политику по осушению проводила Елизавета Тюдор, Яков I Стюарт и Карл 1 Стюарт и что, основываясь именно на cтатутах и других документах по осушению, принятых при этих монархах, он провел осушительные работы и потратил на них 50 тысяч фунтов стерлингов. За эти работы он получил 14 тысяч акров, которые ранее были общинными пустошами. Жаловался он и на то, что «некоторые неблагожелательные лица не только возбуждали «низкий сорт людей», но и сами в мятежной и незаконной форме вторгались в пределы его владений, гнали туда свой скот, насильно захватывали его землю и разрушали дренажные сооружения и препятствовали рабочим (компании Линдсея - В.М.) исправлять разрушения». Этот документ сообщает о хороших урожаях рапса, сурепицы, различных зерновых культур, получаемых Линдсеем на улучшенных им землях. И это, как он писал в петиции, тоже выгодно государству. Будучи членом палаты общин, Линдсей просил парламент содействовать ему «спокойно (т.е. мирным способом – В.М.) приостановить мятежные действия местных крестьян» [Calendar 1880: 113-114].

Очевидно, парламент предпринял какие-то действия в пользу графа Линдсея, но через три месяца последовала петиция крестьян местного селения Тайстон к комиссарам по осушению в Линкольншире, в которой они жаловались на Линдсея, так как он захватил их земли площадью около 105 акров, из которых заболоченными были всего-то 16 с небольших акров! Причем земли их остаются затопляемыми водой в течение 9 недель, что противоречит закону об осушении.

Как видно на примере этого случая, Линдсей плохо выполнил осушительные работы. Крестьяне просили комиссаров заставить графа исправить недостатки, допущенные в строительстве дренажных сооружений [Calendar 1880: 551-552].

Пожалуй, главный негативный момент, отразившийся на связях крестьян это возникновение множества споров между крестьянами и лендлордами из-за осушенных земель. Много споров было и по вопросу о дальнейшем содержании дренажных сооружений. К этому добавились претензии появившихся в этих местах судовладельцев, ибо реки и каналы стали судоходными. Все эти негативные социальные последствия сохранялись до конца XVII века.

Социальные связи и взаимоотношения крестьян в непроизводственной сфере в данный период были многообразными и во многом ещё традиционными, а в чём-то даже и архаичными. Особенно это прослеживается во время крестьянских акций протеста. По-прежнему хотя и сохраняется вера в доброго короля, но иногда она уже не столько безоговорочная. По-прежнему крестьяне демонстрируют свою уверенность в законность и справедливость своих действий против огораживателей и компаний осушителей. По-прежнему они стремятся к ненасильственным действиям в ходе протестных акций, широко используют судебные иски, а зачастую и применяют инструментарии государственной власти в отношении своих социальных противников (сносят или сооружаю виселицы, позорные скамьи и т. п.). К числу новым моментов можно отнести случаи активного массового участия женщин в акциях социального протеста крестьянских общин.

Государство оказывало влияние лишь на один аспект непроизводственной сферы — крестьян- это их участие в смотрах ополчений графств и сбор денежных средств на вооружение и амуницию этих ополчений. Участие крестьян в военных смотрах ополчений графств способствовало не только овладению ими военных навыков, но и их коммуникации, расширению кругозора, а значит оказывало влияние в целом на их менталитет.

Религиозный аспект повседневной жизни крестьян по-прежнему играл важную роль в их взаимоотношениях, а также и отношений с англиканским клиром. Англиканская церковь контролировала также далеко не всю сферу непроизводственных отношений крестьян. Поэтому во время открытых протестных акций крестьян могли проявиться потенциальные возможности коллективных действий в отстаивании прав общинной собственности или своих личных держательских прав на землю. Распространение пуританизма накладывало негативный отпечаток на некоторые аспекты повседневной жизни крестьян, что особенно заметно на популярных в крестьянской среде праздниках. Все эти моменты социальных связей и взаимоотношений неизбежно должны были проявиться в бурные годы английской буржуазной революции середины XVII в.

Однако, экономические и социальные процессы, связанные с начавшимся аграрным переворотом, начинают оказывать определённое деструктивное влияние на традиционные социальные связи крестьян, что особенно заметно в восточных графствах в связи с борьбой крестьянских общин против компаний по осушению заболоченных территорий. Общинные интересы и коллективные действия начинают подрываться индивидуальными действиями и личными интересами некоторых крестьян. Неслучайно впоследствии О. Кромвель формировал костяк армии «нового образца» именно в графствах Восточной Англии, где социальные связи крестьянства, основанные на общинной системе, были в большей мере, чем в других регионах королевства подорваны, и недовольство внутренней политикой Стюартов в 1620-1630-е годы неоднократно проявлялось в их многочисленных акциях протеста.

Литература.

Архангельский С. И. Крестьянское движение в Англии в 40 - 50-х годах XVII века. М.: АН СССР, 1960. 355 с.
Архангельский С. И. Движение крестьянской бедноты в графстве Норсемптоне в первой половине XVII века.// Из истории социально-политических идей. М.: АН ССС, 1955. С. 205-212.
Архангельский С. И. Борьба крестьян пригородного манора Горнси в XVII в.// Средние века. М.: АН СССР, 1951. Вып. 3. С. 251-266.
Барг М. А. Великая английская революция в портретах её деятелей. М.: Мысль, 1991. 400 с.
Винокурова М. В. Английское крестьянство в канун буржуазной революции середины XVII века (На материалах графства Уилтшир). М.: ИВИ, 1992. – 290 с.
Винокурова М. В. Мир английского манора (по земельным описям Ланкашира и Уилтшира второй половины XVI- начала XVII века). -М.: Наука, 2004 - 493 с.
Гранат И.Н. К вопросу об обезземеливании крестьян в Англии. М.: И. Н. Кушнерёв и К0, 1908. – 319 с.
Лавровский В. М. Проблемы исследования земельной собственности в Англии XVII-XVIII вв. М.: АН СССР, 1958. 179 с.
Лавровский В. М. Исследования по аграрной истории Англии XVII-XIX вв. М.: Наука, 1966. – 256 с.
Митрофанов В.П. Крестьяне и государство в Англии (1550-1640 гг.). Социально-экономическая история, аграрная политика Тюдоров и Стюартов. Saarbrücken: Lambert Academic Publishing, 2011- 368 с.
Попов-Ленский И.Л. К вопросу об огораживаниях земель в Англии в первой половине XVII в.// Ученые записки РАНИОН. М.: Институт истории, 1929. Т. 3. С. 294 – 305.
Сапрыкин Ю. М. Социально-политические взгляды английского крестьянства XIV-XVII вв. М.: МГУ, 1972. 321с.
Сапрыкин Ю. М. Народные движения в Англии и Ирландии в XVI веке. М.: МГУ, 1963. 99 с.
Семёнов В. Ф. Положение обычных держателей в юго-западной Англии во второй половине XVI - начале XVII в.// Средние века. М.: Наука, 1964. Вып. 25. С. 228-250.
Семёнов в. Ф. Раннекапиталистическое фермерство в Англии XVI-первой половины XVII вв.// Генезис капитализма в промышленности и сельском хозяйстве. Сб. статей к 80-ти летию академика Н. М. Дружинина. М.: Наука, 1965. С.52 – 84.
Хилл Кр. Английская Библия и революция XVII века./ Пер. с англ. Т. Павловой. М.: ИВИ, 1998. 489 с.
The Agrarian History of England and Wales. Vol. IV. 1500-1640 / Ed. J. Thirsk.; Gen. Ed. H. P. R. Finbery. Cambridge.: University Press, 1967. 919 pp.
Adam Eyre. A Dyurnall or catalogue of all my accessions and expences from the 1-st of january(1646)7)//Yorkish Diaries and Autobiography in the 17-th and 18-th centuries. /Ed. By Charles Jackson. Edingburg: Off.of Surtees society, 1877. pp.1-118.
Bacon N. The official Papers of Sir Nathaniel Bacon of Stiffkey, Norfolk as Justice of Peace 1580-1620 / Ed. H. W. Sanders, F. R. Hirst // Camden Society Publications. 3-rd series. Vol. XXVI. L.: Off. Society, 1915. pp. 11 – 123.
Boyton L. The Elizabeth Militia, 1558-1638. Toronto: Toronto Press, 1967. – 334 pp.
Calendar of The Manuscripts of The Most Honourable The Marquest of Salisbury. Preserved at Hatfield House Hertfordshire. /Ed. M. S. Gouseppi and J. Mc. N. Lochie and others. Part 11. L.: H.M. Stat. Off., 1906.- 660 pp.
Calendar of The Manuscripts of The Most Honourable The Marquest of Salisbury. Preserved at Hatfield House Hertfordshire. Part 19(1607)/Ed. G.D.F.. Owen. L.: H.M. Stat. Off., 1965. - 638 pp.
Calendar of The Manuscripts of The Most Honourable The Marquest of Salisbury. Preserved at Hatfield House Hertfordshire.Part 21. Addenda.(1606-1612)/ Ed. By G.D.F.. Owen. L.: H.M. Stat. Off., 1970.-XXIII, 512.
Calendar of The Manuscripts of The Most Honourable The Marquest of Salisbury. Preserved at Hatfield House Hertfordshire. Part 24.Addenda.(1605-1668). /Ed. By G.D.F. Owen. L.: H.M. Stat. Off., 1976.- XVI, 401 pp.
25a) Calendar of State Papers. Domestic Series. Vol. 1619-1623 / Ed. M. A. Everett Green and etc. L.: H. M. Stat. Office, 1858. 723 pp. 25b) Calendar of State Papers. Domestic Series. Vol. 1627-1628 / Ed. M. A. Everett Green and etc. L.: H. M. Stat. Office, 1858. 677 pp.
Calendar of State Papers. Domestic Series. Vol. 1629-1631/ Ed. By J.B. Bruce. L.: H. M. Stat. Office, 1860. 620 pp.
Camden Society Publications. 4-th ser. Vol. 17. Western Circuit Assize Orders, 1629-1648. L.: Off. Society, 1976. XIV, 352 pp.
Campbell M. The English Yeomen Under Elizabeth and Early Stuarts.- New Haven.: Yale University Press, 1942. 453 pp.
Canningham W. The Growth of English Industry and Commerce. Modern Times. 2 Parts. Cambridge.: University Press, 1889-1892. 898, 899 pp.
Certain Sermons Of Homless Depainted to be Read in Church in Times of Queen Elizabeth. L., 1623. p. 47- 279.
Chetham Society Publications. 1-st Series. Vol. CIX./ Ed. By R. Parkinson- L.: Off. Society, 1893.- 287 pp.
Courts of Assize. Calendar of Assize Records. Hertfordshire Indictments. James I./ Ed. L.S. Cockburn. L.: H.M. Stat. Off.,1975. VII, 385 pp.
Courts of Assize. Calendar of Assize Records. Sussex Indictments. Jamse I / Ed. L. S. Cockburn. L.: H.M. Stat. Off.,1975. VII, 215 pp.
Chapman J. The Chronology of English Enclosures // Economic History Review. 2-nd series. Vol. 37, № 4. – Oxford, 1984. p. 557–559.
Darby H. C. An Historical Geography of England Before 1800. - Cambridge.: University Press, 1936. 767 pp.
Great Britain. Privy Council. Acts of The Privy Council of England. Vol. 46(1630-1631)/ Ed. by D.R. Dasent. L.: H. M. Stat. Off.-1964. - 509 pp.
Great Britain. Court of Quarter Sessions Of The Peace. / Ed. S. Lister. 2 Vols. L.: H. M. Stat. off., 1915.
Hill Ch. Economic Problems Of The Churches. From Archibishop Whitgift to The Long Parliament. - Oxford.: Clarendon Press, 1956. IX, 367 pp.
A Jacobean Journal; Being a Record of Those Most Talked of During The Years 1603-1606. /Ed. By G. B. Harrison. L.: G. Rontege, 1946. – XII, 406 pp.
Kerridge E. The Agricultural Revolution.- L.: Allen and Unwin, 1967. 428 pp.
Kerridge E. Agrarian Problems In The Sixteenth Century and After: L.: Allen and Unwin, 1969. 216 P.
Kerridge E. The Common Fields Of England. - Manchester.; University Press, 1992. – VIII, 216 pp.
Kerridge E. The Farmer of Old England. L.: Allen and Unwin, 1973. – 180 pp.
Kneresborough Court Rolls. Wills and Administrations.// Surtees Society. Publications. Vol. 104/ Ed. By F. Collins. Edingbourg: Blackwood and Sons, 1902. XXIII, 293 pp. ;
Kneresborough Court Rolls. Wills and Administrations.// Surtees Society. Publications. Vol. 110/ Ed. By F. Collins. Edingbourg: Blackwood and Sons, 1905. XX, 186 pp.
Kussmaul A. A General View Of The Rural Economy Of England, 1538-1840.- Cambridge.: University press, 1990.- XIV, - 216 pp.
Lindly K. Fenlands Riots and English Revolution. - L.: Heinemann Education Books, 1982. 276 pp.
Manning R. B. Villadge Revolts. Social Protest and Popular Disturbances in England,1509 - 1640. Oxford.: Clarendon Press, 1988. XIII, 354 pp.
Martin J. Feudalizm to Capitalism: Peasants and Landlords in English Agrarian Development- L.: Basingstoke: Macmillan, 1983. XXII, 255 pp.
Overton M. Agricultural Revolution in England: The Transformation of The Agrarian Economy 1500 – 1850. – Cambridge.: University Press, 1996. – XIV, 274 pp.
Qaurter Seesion. Records of North Riding of Yorkshire /Ed. J. C. Atkinson// Surtees Society Publications. Vol. LXV.– Edinburg.: Blakwood and Sons, 1877. 386 P.
J. Walter & K. Wrightson //Rebellion, Popular Protests and The Social Order in Early Modern England / Ed. P. Slack. L., N.; Y., Longmann, 1983. XXI, 450 pp.
Reports of Cases in The Court of Star Chamber and Hight Commission / Ed. S. B. Garginer. – L.: H.M. Stat. off., 1884. p. 59 – 89.
Reports of Sir George Crok, knight, J. of P. of The Court of King Bench and Common Pleas. Selected Cases. The Reign of James I. – L., 1791. - pp.
The Surtees Society. Publications. Vol. I04./ Ed. By Edingburgh.: Blackwood and sons, 1902. XXII, 293 pp.
The Surtees Society. Publications. Vol. 110./ Ed. By F. Collins . Edingburng: Blakwood and sons, 1905; XX, 186 pp.
A Second Jacobean Journal. Being a Record Of Those Things Most Talked of During the Years 1607-1610. /Ed. By G. B. Harrison L.: University of Michigan Press, 1958. 278 pp.
Statutes of The Realm of England./ Ed. A. Luders. , T. E. Tomplins. Vol. IV. L., 1819. 1275 pp.
Stuart Royal Proclamations. Vols. I-II /Ed. J. F. Larkin and P. L. Hughas: Oxford.: The Clarendon Press, 1973, 1983. XXXIV, 679 pp., LVII, 1089 pp.
Supplementaey Stiffkey Papers(1578-1620).// Camden Society. Publications. Third Series. Vol. LII./ed. By Brooks F.R. L.: Off. Society, 1936. p. 1-55.
Thirsk J. English Peasant Farming. The Agrarian History Of Lincolnshire From Tudor to Recent Times. L.: Poutledge and Kegan Poul, 1957. – 350 pp.
Thirsk J. Enclosures and Engrossing // Agrarian History of England and Wales. Vol. IV. Cambridge.: 1967. p. 200-255.
Thirsk J. Economic Policy and Projects.- Oxford.: Clarendon Press, 1978. 290 pp.
Thirsk J. The Rural Economy of England: Collected essays. L., Habledon Press, 1984. XIV, 420 pp.
Tudor and Stuart Proclamations. Vol. I / Ed. R. Steel. – Oxford.: Clarendon Press, 1910. 537 pp.
Tudor Royal Proclamations. Vol. I./ Ed. P.L. Hughes and J. F. Larkin. New-Haven L.: Yale University Press, 1964. XLVI, 642 pp.
The Victoria History of The Counties of England. History of Warwickshire. Vol. II/ Ed. W. Page. - L.: Archibald Constable and Company Limited, 1908. XV, 136 pp.
The Victoria History of The Counties of England. History of Yorkshire. Vol. III./ Ed. by K.J. Allison. Oxford: University Press, 1976. XVI, 220 pp.
Western Circuits Assize Orders 1629–1648. A Calendar/ Ed. J. S. Cockburn// Camden Society Publications. 4-th series. Vol. XVII. L.: Stat. Off. Society, 1976.XIV, 352 pp.
The Yorkshire Archaeological Society. Record Series. Vol. LIII. West Riding sessions records. Vol. II. Orders, 1611–1642. Indictmens, 1637-1642./ Ed. By J. Lister. Leeds.: Stat. Off. Society, 1915.- LX, 446 pp.

Полный текст с научно-справочным аппаратом см.: Митрофанов В.П. Социальные связи и взаимоотношения английских крестьян в непроизводственной сфере (первая половина XVII)// Социальные связи и их трансформации в Западной Европе XVII в.: коллективная монография/ Отв. ред. С.А. Васютин, О.В. Ким. Кемеровский государственный университет. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2014. –с. 518-548. Просьба ссылаться на опубликованный в монографии текст главы.

EM-ENGLAND

Социальные связи и взаимоотношения английских крестьян в непроизводственной сфере (первая половина XVII)

Условия копирования

Обучение

Опубликовать