Исследователи аграрной истории Англии до сих пор не задавались вопросом о том, как крестьяне относились к политике государства в аграрной сфере, как они воспринимали законы об ограничении огораживаний и меры правительства по их претворению в жизнь. Отечественные авторы, как правило, обращали внимание лишь на негативные факты реагирования крестьян, выражавшиеся в восстаниях. Однако, как было показано выше, мятежи и восстания крестьян не были реакцией крестьян на государственную политику, а скорее реакцией на действия джентри-огораживателей и тех лиц из числа местной администрации, которые их поддерживали. Английские историки обращали внимание и на реакцию крестьян в легальных формах, но специально этот аспект мало исследовали[1]. Больше внимания они уделяли отношению джентри к аграрному законодательству Тюдоров и первых Стюартов. Между тем во многих крестьянских прошениях и в других документах имеются некоторые сведения по этому вопросу. Их изучение позволит более полно осветить проблему взаимоотношения государства и крестьян, а также в определенной мере прояснить малоизученный в отечественной историографии вопрос о крестьянском менталитете. Вместе с тем следует отметить, что некоторые английские историки в своих исследованиях по аграрной истории Англии ХVI-ХVII вв. вплотную подходили или даже частично затрагивали этот аспект из истории крестьянства.
Прежде всего, следует отметить, что крестьяне, безусловно, знали о действующих законах против огораживаний. Насколько они разбирались в их сложных и многочисленных статьях – это другой вопрос. В целом, они стремились добиться от властей их выполнения, о чем свидетельствуют их петиции и материалы судебных тяжб[2]. Однако в своих жалобах они никогда не ссылались на конкретные статьи статутов и прокламаций. Это можно расценивать не только как их юридическую безграмотность, но и как доказательство их целостного восприятия законов, чему способствовало и само название этих статутов, представляющее проблему в целом[3]. В своих жалобах и тяжбах в судах крестьяне всегда подчеркивали факт «незаконности» огораживаний[4].
В то же время, как во времена восстания Уотта Тайлера, они всерьёз были убеждены, что королева (король) не знает об их бедственном положении, и требовали от чиновников довести до сведения монарха истинное положение дел. В исследуемом хронологическом промежутке (1550-1640 гг.) в связи с социальными изменениями внутри крестьянства, которые обусловливались развитием капиталистического уклада в сельском хозяйстве, промышленности и торговле, менялось и отношение части крестьян к аграрному законодательству и аграрной политике Тюдоров и Стюартов. Вымывание части крестьянства в результате эвикции в маргинальные слои пауперов тоже оказывало влияние на это. Те из крестьян, которые стали пауперами, вскоре забывали свои чисто крестьянские интересы, так как возврат назад оказывался для многих из них уже невозможным, и у них формировались совершенно другие интересы и другое отношение к политике государства в аграрной сфере. К тому же не следует забывать, что на всё это накладывались религиозный отпечаток, в частности, рост пуританизма, гонения на них и стремление найти земельную и религиозную свободу в Новом Свете, что особенно стало заметно в первой трети XVII в.[5]
Ещё во время восстания Р. Кета в 1549 г. крестьяне продемонстрировали своё неоднозначное отношение к огораживаниям. Неслучайно в памфлетной литературе второй половины XVI в. всё больше голосов звучит в защиту огораживаний[6].
Интересно, что в среде английских крестьян существовала легенда о первом огораживателе, которого они звали Ахеб. Ему приписывали самые отрицательные человеческие качества: жадность, корыстолюбие. Они называли его «отец огораживателей», и за свои злодеяния, как они считали, он будет отлучен от церкви[7]. Однако эта легенда не получила широкого распространения, на мой взгляд, как раз потому, что быстро менялось само отношение крестьян к огораживаниям и распространение в их среде огораживаний по соглашению. Само имя «отца огораживателей», скорее всего, произошло от имени библейского персонажа, восьмого царя израильского Ахава, как обобщённый образ жадного и корыстолюбивого человека.
Отношение крестьян к аграрным законам зависело и от их правосознания. Как известно, в Средневековье оно отличалось традиционностью, что выражалось, прежде всего, в существовании у крестьян представления о добром короле и незыблемости манориального обычая[8]. Поскольку же законы об ограничении огораживаний принимались парламентом и утверждались монархом, то в их сознании, естественно, глубоко укоренилась мысль о том, что король (королева) – противники огораживаний. Это убеждение крестьян периодически подкреплялось королевскими прокламациями в отношении огораживаний[9]. Таким образом, им казалось, что их отношение к огораживаниям целиком и полностью совпадает с королевской позицией в этом вопросе.
Это представление крестьян подкреплялось и мерами правительства Тюдоров и первых Стюартов в отношении конверсии пахотных крестьянских наделов в пастбища. Ведь рассылая комиссии по расследованию огораживаний в 1549, 1565, 1607 и в 1630-е гг. во многие графства, английские монархи из династии Тюдоров и первых Стюартов создавали реальные возможности для крестьян наблюдать за работой этих комиссий, присутствовать на судебных разбирательствах, давать показания перед членами комиссий и судьями, выступать в качестве истцов и т.п.[10] Все это способствовало росту убежденности крестьян, что огораживания – это незаконное явление и правительство реально борется с ними. Привлечение к ответу и наказание отдельных огораживателей, несомненно, еще больше подкрепляло эту уверенность крестьян.
Но раз это так, а легальные средства борьбы с ними не всегда эффективны, то и нелегальные средства борьбы с ними не могут считаться незаконными. Причем следует учесть, что в общем праве не было подробной классификации преступлений. Выделялось лишь три вида преступлений: тризн, фелони, мисдиминора (соответственно: государственная измена, разбой, мелкая кража и т.п.)[11]. Формально разрушение изгородей и другие насильственные действия в отношении огораживателей не подходило ни к одному из этих видов преступлений. Очевидно, поэтому в ходе многочисленных локальных мятежей и восстаний прослеживается глубокая убежденность крестьян в законности их действий против огораживателей с точки зрения общего права[12]. В свете этого понятно, почему крестьяне часто долго и упорно отстаивали свои права на земли в судебных тяжбах с огораживателями. Крестьянские аргументы против огораживаний не ограничивались только формулой «огораживания незаконны». Важным аргументом в их петициях был еще и тезис о «всеобщей пользе землепашества», который был характерной чертой крестьянского менталитета еще с ХIV века, что отражено в тогдашней крестьянской литературе, в частности в поэме Уильяма Ленгледа[13]. В ХVI – начале ХVII в. эта черта периодически подкреплялась каждым новым статутом об ограничении огораживаний, в преамбулах которых постоянно звучал лейтмотив о пользе землепашества для государства. В ходе парламентских дебатов о принятии этих статутов депутаты палаты общин и члены палаты лордов также неоднократно приводили веские аргументы, о пользе землепашества[14].
Традиционной чертой крестьянского правосознания была апелляция к обычному праву. Это можно проследить как в их петициях мировым судьям, так и в ходе многочисленных и порой длительных тяжб в королевских судах, хотя в последних трудно было доказывать правоту ссылками на обычное право. Как было показано выше, порой они могли представить в суд документы, подтверждавшие их права на землю, полученные их предками ещё в XIV в.! Понятно, что это были исключительные случаи. Чаще же они не могли представить столь давних письменных подтверждений. Поэтому в судах крестьяне вновь и вновь прибегали к традиционной фразе, что «с незапамятных времен» они сообща используют ту или иную землю т.п.[15] Интересно, что крестьяне знали и о намерениях джентри в отношении огораживаний и порой раскрывали их на четвертных сессиях разъездных королевских судов, в особенности в отношении намерений отрезать часть королевских дорог и огородить эти куски земли[16]. В таких случаях они вряд ли заботились об интересах государства. Скорее всего, именно интересы своей общины побуждали их сообщать властям о намерениях джентри отрезать где-либо полоску королевской дороги. Ведь королевские дороги могли проходить рядом с общинными землями, а то и прямо по общинным угодьям, и их огораживания могли стать прелюдией к захватам каких-либо частей общинных земель.
Порой крестьяне обращались с жалобой к монархам на своих лордов или их арендаторов даже в связи с небольшими огораживаниями, которые те совершали на их держаниях[17]. Причем, кроме постоянно звучавшего в их петициях « с незапамятных времен», они еще приводили и такой довод, как «вопреки всем правам и доброго согласия»[18]. Нередко в их прошениях звучали конкретные просьбы, чтобы им помогли вернуть назад отнятые у них земли, которые джентри уже огородили[19]. Иногда на имя монархов или Тайного совета поступали жалобы крестьян сразу нескольких селений соседних графств, как это случилось, например, в 1577 г.[20] Интересно, что в таких случаях Тайный совет реагировал незамедлительно и не просто, как обычно, отписывал мировым судьям и шерифам разобраться в деле, а требовал от них срочно принудить огораживателей провести реконверсию захваченных крестьянских земель и восстановить их хозяйства. Мотив такого решения Тайного совета в данном случае звучал как несправедливость, вызвавшая ненависть большого числа бедных людей», «сокращение их удобств и вольностей, которыми они пользовались с незапамятных времен»[21]. Это послание Тайного совета дает основание полагать, что обычный крестьянский мотив в аргументации их прав на общинные земли, звучавший как «с незапамятных времен», вполне мог учитываться и приниматься во внимание Тайным советом.
Однако, как было показано выше, официальная линия государства в отношении огораживаний не была однозначной. В отдельные годы в правлении Елизаветы I Тюдор и Якова I Стюарта ограничения на огораживания были сняты. Так, это было с 1593 по 1597 и с 1604 до 1607 гг. Как же крестьяне относились к столь крутому изменению правительственной политики в отношении огораживаний? В источниках, к сожалению, нет прямых указаний о реакции крестьян на это. Вполне вероятно, что они просто не могли знать об этом, так как специальных законов об отмене законов об ограничении огораживаний ни в 1593, ни в 1604 гг. не принимались парламентом. Не было и королевских прокламаций на этот счет. На парламентских сессиях этих лет принимались лишь статуты о продлении или непродлении предыдущих законов или отдельных их статей[22]. Поэтому вполне вероятно, что королевские судьи во время четвертных сессий и местные власти просто не доводили до сведения крестьян, какие законы или их отдельные статьи продлены, а какие нет. Приходские священники также могли не разобраться в юридических тонкостях законодательства и не довести до сведения крестьян новую информацию об изменениях в аграрных статутах. В полной мере информацию о действующих законах, об ограничении огораживаний крестьяне могли получить лишь в королевских судах во время рассмотрения их тяжб с огораживателями. Очевидно, поэтому в документах официального характера (календарях государственных бумаг, актах Тайного совета и др.) нет упоминаний о петициях крестьян по поводу не продления парламентом антиогораживательных законов или отмены каких-либо из них. Сохранилась лишь одна петиция королеве, датированная 1593 г., в которой крестьяне просят её оградить земледелие и пахоту от притязаний лордов-огораживателей, а заодно и снизить субсидии и различные повинности по военной службе[23]. Видимо, крестьяне не могли даже допустить мысли, что король (королева), их защитники перед лицом огораживателей, могут допустить отмену этих законов. Отмена в 1624 г. елизаветинского закона от 1563 г., с одной стороны, не вызвала крестьянского протеста как по причине сохранения аналогичных законов 1598 г., так, по-видимому, и по причине распространенности к этому времени внутрикрестьянских огораживаний.
Однако в 1590-е гг. в Тайный совет, королеве и ее верховным сановникам поступало с мест немало крестьянских жалоб. Их пик пришелся на 1595-1596 гг., но это были уже жалобы на сам процесс огораживаний, а не на непродление в 1593 г. закона об ограничении огораживаний[24]. Любопытно и то, что не было крестьянских жалоб, во всяком случае, в массовом порядке как до 1593, так и после 1598 гг. на несовершенство и непоследовательность этих законов. Крестьяне по-прежнему видели в них только то, что хотели видеть: запрещающие конверсию пахоты в пастбища статьи и не видели или же просто не хотели видеть статьи, допускавшие возможность огораживаний пахоты и другой земли. Это тоже традиционная черта крестьянского правосознания, восходящая к предыдущим столетиям.
Практика огораживаний не могла не отразиться на отношении крестьян к законодательству государства. Они не могли не замечать того факта, что антиогораживательные законы и королевские прокламации далеко не всегда гарантировали их от эвикции и огораживаний лендлордами их пахотных земель, а общинные угодья вообще не были достаточно защищены общим правом. Как отмечалось исследователями, даже фригольдеры, не говоря уж о копигольдерах и коттерах, не были застрахованы от этого[25]. Несомненно, крестьяне понимали, что главным препятствием исполнения законов против конверсии пахоты и поддержки земледелия были местные джентри, особенно те из них, которые были в числе местных властей. Отсюда и наблюдается такое упорное стремление крестьян, особенно во время антиогораживательных восстаний и мятежей, преодолеть саботаж выполнения этих законов со стороны местных властей и джентри. Аграрные законы предоставляли им такую возможность через официально зафиксированный в них институт информаторов, т.е. по сути дела осведомителей. Таковые были в каждом графстве и в каждом церковном приходе. Правда, из источников не совсем ясно, кто были эти осведомители: выходцы из крестьян или иных слоев населения. Логично предположить, что ими в большей мере могли быть все-таки сельские жители, хорошо знавшие аграрную ситуацию в своих манорах и церковных приходах. Ясно одно, что в статутах не было каких-либо ограничений заниматься доносительством по социальному признаку. Поэтому таковыми вполне могли быть и крестьяне, тем более, что они лучше всех были осведомлены об огораживаниях в своем приходе и т.п. К тому же информаторы согласно закону могли рассчитывать на получения части от штрафов с огораживателей, после того как суды вынесут обвинительное решение. Как было показано выше, за период 1550-1640 гг. было немало открытых крестьянских выступлений против огораживаний. Но сами крестьяне часто считали их просто крайним средством добиться исполнения законов против огораживаний. В источниках имеется немало примеров вполне организованных коллективных действий крестьян. Они, например, были способны долгое время вести судебные тяжбы, для чего сами организовывали сбор денег на судебные издержки, даже на наем вооруженных отрядов для охраны своих земель от покушения на них со стороны джентри и т.п.
В целом можно отметить, что крестьяне, во-первых, воспринимали законы об ограничении огораживаний и меры правительства по их претворению в жизнь как справедливые и необходимые им для защиты своих держаний и общинных угодий от огораживателей. Крестьяне были убеждены в справедливости этих законов и действий правительства по их выполнению. Они были убеждены также в том, что эти законы и действия правительства направлены исключительно против джентри и буржуазии, занимавшихся захватом крестьянских земель и т.п. Во-вторых, крестьяне воспринимали исключительно только «дух» законов, но не их «букву». Они не вчитывались в их многочисленные статьи, допускавшие различные уступки огораживателям. В-третьих, в массовом крестьянском сознании огораживания отождествлялись с эвикцией и обезлюдением деревень. Естественно, что они этого не желали и знали, что правительство, монарх также не желают этого. В-четвертых, в сознании крестьян глубоко укоренилась идея о справедливости и законности их борьбы с огораживателями за сохранения своих пахотных наделов и общинных угодий как легальными, так и нелегальными средствами. Вся аграрная политика английских королей и королев из династий Тюдоров и первых Стюартов, на мой взгляд, только укрепляла эти идеи в крестьянском сознании.
Подводя итог главы, следует отметить, что в статутах об ограничении огораживаний, одни из которых принимались в парламентах, а другие продлевались до последующих парламентских сессий, безусловно, учитывались интересы крестьян, но только полнонадельных. Формально законы не делали различий между фригольдерами и копигольдерами. Законы, в целом, предоставляли неплохие возможности обеим категориям крестьян искать защиты от незаконных действий джентри и лендлордов по захвату их пахотных наделов и общинных угодий в различных судах общего права.
Меры правительств Тюдоров и первых Стюартов по поддержке крестьян в качестве мелких земледельцев были всеохватывающими и касались не только административной (отправка на места королевских комиссий по расследованию огораживаний) и юридической сфер, но и чисто экономической: регулирование торговли хлебом и хлебопродуктами на внутренних рынках, регулирование экспорта и импорта зерна и хлебопродуктов, регулирование посевов технических культур и некоторые другие. Правда, не всегда эти меры давали хорошие результаты. Тем не менее сам факт их проведения позитивно отражался на положении крестьян и в немалой степени предохранял их от многих негативных экономических явлений периода генезиса капитализма, усугублявшихся революцией цен. На мой взгляд, в совокупности все эти меры вместе с законами об ограничении огораживаний можно квалифицировать как определенную аграрную политику, которая способствовала снижению темпов конверсии пахотных земель крестьян и лишению их общинных угодий. В течение полутора столетий процесса огораживаний (конец XV в. – 1640 г.) крестьяне сохранились как социальный слой и к началу буржуазной революции середины XVII в. по-прежнему составляли основную часть населения английского королевства. Вряд ли такая ситуация была бы возможна при невмешательстве государства в аграрные процессы и, в частности , во взаимоотношения лендлордов и крестьян. Все это в совокупности способствовало формированию у крестьян представления о справедливости государственной политики в аграрном вопросе и, в частности, что монархи на их стороне в противоборстве с джентри. Это не могло не отразиться на расстановке социальных сил накануне и в ходе событий самой английской буржуазной революции середины XVII века.
[1] Thirsk J. Inclosures and Ingrossing // Agrarian History. Vol. IV. - P.200-255; Martin J. Op. cit. - P. 144-215. Из отечественных авторов менталитет английского крестьянства, правда более раннего периода (XIII - XV вв.), исследовала Е. В. Гутнова (См.: Гутнова Е. В. Классовая борьба и общественное сознание крестьянства в средневековой Западной Европе (XI-XV вв.) - М., 1984. - С. 42-205); Применительно к XVI - XVII вв. этот аспект затрагивал Ю.М. Сапрыкин (См.: Сапрыкин Ю. М. Социально-политические взгляды английского крестьянства XIV-XVII вв.) Впервые же вопрос о крестьянском менталитете в средневекой Европе поставил академик С. Д. Сказкин (См.: Сказкин С. Д. Введение к книге “Основы средневекового миросозерцания” // Из истории социально-политической и духовной жизни Западной Европы в средние века: материалы научного наследия / Под ред. Е. В. Гутновой - М., 1981. - С.98-127. Впоследствии этот аспект затрагивали в своих работах М. А. Барг и А. Я. Гуревич (См.: М. А. Барг. Эпохи и идеи. Становление историзма. - М., 1987. - С. 107-152., А. Я. Гуревич. Средневековый мир: Культура безмолвствующего большинства. - М., 1990.; Он же. Категории средневековой культуры. - М., 1987).
[2] Иногда эти тяжбы тянулись достаточно долго: см.: Seldom Society. Publications. Selected cases in Court of Requests (1489-1569) /Ed. By Leadem I. S. - L., 1898. - P. 62-172.(Далее сокращённо: Seldom Society).
[3] SR Vol. IV. 5 Eliz. Cap. 2.; 39 Eliz. Cap. 1, 2.
[4] Это красной нитью пронизывает все сохранившиеся крестьянские жалобы.
[5] См.: Штокмар В. В. Пуританское движение в 70-80-е годы XVI в. в Англии // Ученые записки: Исторические науки. Вып. 21.- Л., 1956.- С.138-168. Она же. Борьба с пуританами как один из аспектов социальной политики Тюдоров во второй половине XVI в.// Проблемы социальной структуры и идеологии средневекового общества. - Л., 1974. Вып. I. - С. 124-134. Она же. Особенности пуританского движения конца XVI-первой трети XVII в. и начало конфликта между пуританами и абсолютной монархией // Проблемы социальной структуры и идеологии средневекового общества. Вып. 3.- Л., 1981.- С. 93-104.
[6] Подробно о памфлетах XVI начала XVII в. см: Семенов В. Ф. Огораживания…- С. 86 97.
[7] Tawney R. Op. cit. - P. 148.
[8] Вопрос о правосознании английских крестьян XVI-XVII вв. до сих пор не был предметом специального исследования. Именно эти моменты прослеживаются во многих крестьянских петициях, адресованных монархам.
[9] В самом деле, в преамбулах статутов, прокламаций и распоряжений это всегда подчеркивалось (См.: SR Vol. IV. любой из статутов: TSP Vol. I. - P. 66, 84, 101, 122, 124 etc.).
[10] Об этом свидетельствуют все источники, прямо или косвенно отражающие деятельность различных королевских комиссий.
[11] Cм.: История государства и права зарубежных стран / Под ред. О. А. Жидкова и Н. А. Крашенинникова. Част I. - М., 1988.- С. 256.
[12] VH Derbyshire. Vol. 2.- P.174., VH Yorkshire. Vol. 3. - P. 477-478., VH Middlesex. Vol. I. - P. 91; CSPD Vol. 1595 - 1597. - P. 316, 323, 343, 345 etc.; APC Vol. 13. - P. 338. Vol. 14.- P. 91, 133,159 etc., HMC Salisb. Part IV. - P. 527.
[13] Ленгленд У. Видение Уильяма о Петре пахаре. / Перевод и введение Д. М. Петрушевского.- М.; Л., 1941.
[14] D’Ewes. Journals. Vol. I. - P. 212, 536, 543, 546, 551-552, 674.
[15] Camden Society. Third Series. Vol. XXVI.- L., 1915. - P. 30.
[16] Ibid. - P. 27–28.
[17] VH Middlesex.- P. 91.
[18] TED Vol. I. - P. 30.
[19] Ibidem.
[20] APC Vol. IX. L., 1894. - P. 296.
[21] Ibidem.
[22] SR Vol. IV. 35 Eliz. Cap. 7., 4 Jac. I. Cap. 25.
[23] CSPD Vol. 1591 – 1594. - P. 362.
[24] APC Vol. 26 – L., 1897. - P. 455, 483, 548.
[25] Лавровский В. М. Исследование... Гл.IV.
